представляло собой выражение какой-либо готовности подчиниться. Это были посланцы какчикелей, которые, скорее, попытались убедить конкистадоров либо повернуть назад, либо заключить союз против киче[755]. Как бы то ни было, по мере того как Альварадо двигался все дальше вглубь Гватемалы, упорное военное и дипломатическое противодействие со стороны изобретательных какчикелей существенно замедляло наступление испанцев и стало причиной многих проблем. На первых порах какчикели держались поодаль, с интересом наблюдая, как кастильцы и их союзники сражаются с их извечными противниками киче, пытаясь сломить их упорное сопротивление. Поворотным моментом стало сражение при Эль-Пинаре 12 февраля 1524 г., где киче сначала были сломлены испанской конницей, а затем перебиты испанскими пехотинцами и пешими воинами-науа. Альварадо явно (и, вероятно, как обычно) преувеличил, оценив численность армии киче в 30 000 человек; тем не менее действительно создается впечатление, что киче собрали для этой кампании все свои силы[756]. Затем экспедиция двинулась в долину Кесальтенанго и разбила еще одно войско киче, которое Альварадо оценил в 12 000 человек. Легенда гласит, что, достигнув города под названием Олинтепеке, Альварадо вступил в поединок с вождем киче Текуном Уманом и убил его, – сюжет, который больше соответствует европейским рыцарским традициям, чем тактике партизанской войны, используемой киче. Однако нет никаких сомнений, что испанцы нанесли своим противникам полное поражение. Те, кому повезло выжить, умоляли о мире и приветствовали врагов в Утатлане. Опасаясь ловушки, Альварадо отреагировал характерным для себя образом, казнив еще двух правителей киче и приказав своим людям и союзникам-науа разрушить город[757].

До этого момента все складывалось именно так, как того желали какчикели: испанцы фактически покончили с их соперниками киче. Поэтому они с большим удовольствием заключили с Альварадо перемирие, чтобы убедить его уничтожить их оставшихся врагов по региону. Однако сначала новые союзники добились того, что сопротивление киче было полностью подавлено: те, кто выжил, попали в рабство. Затем они двинулись в район озера Атитлан и уничтожили войско цутухилей. После этой череды быстрых побед Альварадо почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы направиться дальше на юг, стремясь достичь территории нынешнего Сальвадора.

Несмотря на решительные победы над племенем пипили, к середине апреля Альварадо понял, что выбрал для своей кампании неправильное время года. Раздосадованный проливными дождями, труднопроходимой местностью и невозможностью овладеть укрепленными городами Кускатланом и Исалко, он решил вернуться в Гватемалу с намерением снова попытать удачу осенью, когда станет посуше. На это решение также повлиял тот факт, что он получил серьезное ранение стрелой в левое бедро, едва не ставшее для него смертельным из-за распространившейся инфекции[758]. Вернувшись в высокогорные районы, Альварадо немедленно отправился в Ишимче, который он переименовал в Сантьяго в стремлении сделать с ним то же, что Кортес сделал с переименованным в Мехико Теночтитланом. Но импульсивный характер Альварадо вскоре взял верх. Его неуемная жажда золота и непомерные требования дани, припасов и рабочей силы привели к восстанию какчикелей, что нанесло непоправимый урон хрупкому союзу. В конце августа какчикели ушли в горы, и город оказался под полным контролем Альварадо. Затем, в конце 1524 г., он отступил в Чьяпас, оставив на нагорье своего брата Хорхе. Это было в высшей степени незавидное поручение: регион был опустошен, и испанское присутствие оказалось лишь дополнительным катализатором для продолжения кровопролития. Хорхе был бессилен исправить положение. Вскоре он вернулся в Мехико, чтобы решить, что делать дальше, тогда как Педро отплыл в Испанию в надежде заручиться благосклонностью двора перед новыми подвигами[759].

Учитывая все это, славу Педро де Альварадо в качестве завоевателя Гватемалы едва ли можно считать сколько-нибудь заслуженной. Она возникла из желания почтить его память после смерти, во многом из-за нехватки документальных свидетельств, ситуация с которыми начинает исправляться только сейчас[760]. Нам уже совершенно ясно, что экспедиция Альварадо потерпела полное фиаско. Это резко контрастировало с медленным, но планомерным расширением союзов, которые Кортес и другие конкистадоры налаживали по всей Мексике. Очередной такой союз был заключен как раз в начале февраля 1524 г., когда Альварадо подходил к территории киче. В том же месяце остававшийся в Мехико Кортес послал Родриго Рангеля и Франсиско де Ороско с отрядом из 150 пехотинцев и четырьмя орудиями к сапотекам и миштекам Оахаки с целью заключить союз с этими племенами. Сапотеки населяли бо́льшую часть долины Оахака, а миштеки контролировали ее западную периферию; под их властью суммарно находились племена, говорившие примерно на дюжине языков. Как минимум за столетие до прибытия испанцев все они подверглись процессу аккультурации со стороны пришедших из Теночтитлана ацтеков и их союзников-науа. В конце XV и в начале XVI в., во время правления Ауисотля и Монтесумы, влияние науа значительно расширилось за счет торговли, смешанных браков, военных союзов и войн. К тому времени, когда в регион прибыли конкистадоры, большинство вождей долины свободно говорили на науатле, который стал лингва франка и для различных групп коренных народов, и для испанцев[761].

В долине Оахака испанские войска под командованием Рангеля и Ороско встретили лишь вялое сопротивление на окраинах региона. Они взяли долину под свой контроль практически без борьбы. Экспедицию сопровождали около 4000 науа, большинство из которых поселились в Антекере и ее окрестностях – так конкистадоры назвали город, который позже будет переименован в Оахаку (искаженное индейское Уашаякак)[762]. Довольный Кортес вскоре стал считать долину своим самым ценным владением. Он знал толк в таких вещах, уже присмотрев для себя идиллический Койоакан на территории нынешнего Мехико и «город вечной весны», как стали называть Куэрнаваку. Разумеется, он не мог не обратить внимание и на Оахаку – в целом мирный и прохладный регион, где имелись долины с умеренным климатом, высокие горы, влажные почвы в истоках Папалоапана и прибрежные тропики. Основой местной жизни было оседлое сельское хозяйство, которое дополняли охота и рыболовство, и, хотя религиозные ритуалы имели тут много общего с традициями Теночтитлана, человеческие жертвоприношения не носили такого массового характера. Население Оахаки отличалось особой утонченностью: любой, кто был в Монте-Альбане, может подтвердить, что сапотеки были гениальными архитекторами, а миштеки, создатели Митлы с ее великолепным дворцом, славились украшениями из золота и нефрита, резьбой по твердому камню, а также полихромной керамикой, мозаиками из бирюзы и невероятными пиктографическими кодексами. Именно у миштеков ацтеки научились работе по металлу, и многие предметы, которые так восхитили Альбрехта Дюрера, никогда не были бы созданы без их влияния[763].

На первый взгляд, этот регион как нельзя больше контрастировал с опасными землями, которые столь опрометчиво растревожил Альварадо. Но подобная оценка была бы заблуждением. Сам факт существования у киче эпоса «Пополь-Вух» свидетельствует о глубине поэтической одаренности жителей древней Гватемалы. И, несмотря на то что Альварадо преувеличивал плотность проживавшего там населения, обнаруженные в этом регионе пирамидальные захоронения было бы невозможно соорудить без значительного ресурса рабочей силы. Более того, наличие изысканной глиняной посуды, тщательно продуманных углубленных площадок для игры в мяч с их крутыми стенками, а также специальных сцен для музыкальных представлений явно указывает на то, что уровень развития жителей не уступал тут красоте природы. Ландшафт и растительность были поразительно разнообразными, особенно на хорошо орошаемой равнине вдоль побережья Тихого океана. Умеренный климат плодородных высокогорных долин, вулканические породы и наличие необходимой для изготовления строительного раствора извести, следы золота и меди в некоторых ручьях, экзотические птицы, обильные запасы свежей рыбы, шелк, хлопок, табак, тыквы и восхитительный мед – все это делало Гватемалу местом гораздо более привлекательным, чем любой знакомый братьям Альварадо уголок их родной Эстремадуры. Среди этой пестрой красоты выделялась Сьерра-де-лос-Кучуматанес, самая высокая и зрелищная горная цепь невулканического происхождения в Центральной Америке, а также сельва Эль-Петена и гряда вулканических пиков вдоль берега Тихого океана, ставшая поводом для одного из самых известных связанных с Латинской Америкой заявлений, сделанных в Британии до Первой мировой войны.