который принес неутешительную весть: они не нашли признаков ни серебра, ни золота, ни драгоценных камней, ни какой-либо торговли; по пути они видели только мрачный лес, простиравшийся до самого горизонта[792].

К этому времени Монтехо начал осознавать, что обстоятельства, в которых он оказался на Юкатане, сильно отличались от всего, с чем Кортес столкнулся в Центральной Мексике. В отличие от каких-то двух лет, которые потребовались для покорения Теночтитлана, Монтехо и его людям понадобилось 12, чтобы установить контроль над Юкатаном. Но даже тогда завоевание региона не ощущалось как нечто завершенное. Основной причиной этого было отсутствие единого центра, по которому можно было нанести решающий удар. На полуострове обитали как минимум 16 независимых племенных союзов, каждый из которых нужно было завоевывать отдельно. Вдобавок неровная почва, характерная для густых кустарниковых лесов, не способствовала маневренности конницы и не подходила для тактики и вооружения конкистадоров. Благодаря этому туземцы имели возможность оказывать упорное и ожесточенное сопротивление, в результате чего боевой дух испанцев постепенно падал.

По этим причинам экспедиция Монтехо так и не продвинулась дальше южных границ племен мани и кочуа. Обширный регион, простирающийся от гор и Эль-Петена до предгорий Гватемалы и Чьяпаса, исторический центр классической культуры майя, оставался в значительной степени неисследованным. Хотя острый кризис начался там задолго до появления испанцев, их присутствие невольно превратило в причину страшных бедствий те самые факторы, которые ранее способствовали обильным урожаям. Прежде всего, местный климат оказался особенно благоприятным для патогенов Старого Света, против которых у туземцев не было иммунитета. Последствия этого были разрушительными, и ситуацию лишь усугубило то влияние, которое оказала на экономику региона победа Кортеса в Теночтитлане. Захват этого города и вторжение испанцев в Гватемалу и Гондурас насильственно нарушили связи в сети процветающих центров торговли на Юкатане, от Чауаки на севере через Тулум до Гондурасского залива, а оттуда по побережью[793]. Теперь, когда победители строили на руинах Теночтитлана город Мехико, даже те регионы вдоль восточной стороны Юкатана, которые показались Монтехо перспективными, превратились в цепочку бедных деревушек, легкую добычу для все более частых нападений французских, голландских и английских пиратов[794].

Летом 1528 г. Монтехо решил вернуться в Мехико – якобы чтобы набрать там подкрепления, но на самом деле в состоянии глубокого уныния. Его визит совпал с прибытием на должность президента аудиенсии Нуньо де Гусмана. Несмотря на свою враждебность к Кортесу, Гусман проявил почтительность, граничащую с подобострастностью, по отношению к аристократу Монтехо, предложив ему помощь и даже назначив его правителем Табаско, плодородного и процветающего региона на побережье Мексиканского залива. Это воодушевило Монтехо, и он вернулся на Юкатан в лучшем настроении, что можно понять по тону письма, отправленного им Карлу V весной 1529 г. Он сообщал императору, что нашел на Юкатане «много следов золота и драгоценных камней» и что все это вселило в него «большие надежды, что с помощью Всемогущего Бога… [он] за короткое время… [усмирит] эти земли». Самой большой преградой для испанцев на тот момент было отсутствие подходящего порта. По сути, Монтехо провел в поисках такого порта бо́льшую часть времени на Юкатане и все равно в этом не преуспел. Поэтому во время переговоров с Гусманом он намекал, что хотел бы получить под свой контроль судоходную реку Грихальву, которая течет в залив Кампече с высокогорья Чьяпаса[795].

Через несколько дней Монтехо отправился в Табаско, а оттуда поднялся вверх по Грихальве до Теапы у подножия Чьяпасских гор. Вскоре он заявил, что «умиротворил» все тамошние земли ценой жизни примерно 30 испанцев, однако у него все еще не было надежного плацдарма, откуда можно было проводить планомерные завоевательные операции. Из Теапы Монтехо отправил Алонсо де Авилу в утомительное путешествие через горы, чтобы добраться сначала до Сан-Кристобаля, не так давно основанного Альварадо, а затем и до Акалана. Это поселение могло похвастаться очень выгодным местоположением, но оно было сравнительно небольшим, золота там не водилось, а запасы продовольствия были скудны. Поэтому Авила перебрался в Мацалан, а оттуда в Чампотон, где его догнал Монтехо, двигавшийся из Табаско. В конце концов Монтехо и Авила приняли решение обосноваться дальше на севере, в Кампече, который лучше подходил в качестве порта. Оттуда Монтехо в течение следующих нескольких лет провел серию кампаний, но так и не смог установить контроль над регионом. Туземцы часто оказывали ему ожесточенное сопротивление с применением оружия, способного наносить серьезный урон. Когда они не могли противостоять натиску кастильцев, они иногда разрушали собственные поселения и бежали в леса. К середине 1530-х гг. Монтехо и его люди едва ли владели какими-либо территориями за пределами их базы в Кампече, а большинство испанцев были глубоко деморализованы. Когда до них стали доходить новости о том, что далеко к югу на берегу Тихого океана была обнаружена новая огромная империя, большинство людей Монтехо по понятным причинам оставили его[796].

Покорителя этой великой империи, Франсиско Писарро, мы в последний раз видели в 1513 г., во время путешествия через Панамский перешеек, которое привело к открытию Тихого океана[797]. Он стал близким соратником Педрариаса Давилы после того, как тот был назначен губернатором Кастильи-дель-Оро в 1514 г. В январе 1523 г. престарелый Давила разрешил честолюбивому Хилю Гонсалесу де Авиле, уволившемуся с должности королевского счетовода в Санто-Доминго, отплыть на север в поисках легендарного пролива, который должен был открыть для испанской короны богатства Азии. После того как термиты привели его корабли в полную негодность, Гонсалес де Авила и его товарищи были вынуждены продолжить путешествие по суше. Двигаясь по территории современного Никарагуа, кастильцы были впечатлены местными культовыми центрами, отметив, что большие дворцы там ничуть не уступали всему, что они видели в Испании[798]. По возвращении в Панаму, куда Педрариас в 1524 г. перенес свою столицу, они хвастливо сообщили, что якобы обратили в христианство тысячи индейцев; те, в свою очередь, отплатили им обильными золотыми дарами. Но когда Педрариас вполне ожидаемо запросил положенную ему по закону пятину, Гонсалес де Авила бежал в Санто-Доминго в поисках подкрепления, а потом вернулся в Никарагуа и предпринял неудачную попытку взять регион под свой контроль.

Эта история продемонстрировала Педрариасу, что амбиции его соотечественников в Центральной Америке выходили далеко за рамки того, что могла дать эта ограниченная территория. Поскольку набеги в поисках рабов по-прежнему считались лучшим и самым надежным способом привлечения средств, в Гондурасе быстро воцарился такой же хаос, как в Гватемале. Чуть южнее Писарро начал тяготиться скудным количеством местных работников, которых Педрариас выделил для его энкомьенды в Панаме. Поэтому он убедил своего старого знакомого Гаспара де Эспиноса-и-Луна, которого Педрариас назначил управлять городом Санта-Мария-ла-Антигуа, предоставить средства для экспедиции на юг вдоль берега Тихого океана. Писарро отплыл из Панамы в ноябре 1524 г., но вскоре был вынужден вернуться из-за плохой погоды и враждебности туземцев, населявших побережье современной Колумбии. Не испугавшись трудностей, он вновь отправился в плавание 10 марта 1526 г., на этот раз взяв с собой крупный отряд из 160 человек и нескольких лошадей. Вновь столкнувшись на колумбийском побережье с теми же проблемами, участники экспедиции начали выражать беспокойство и требовать вернуться в Панаму. На обратном пути Писарро сделал остановку на острове Гальо, где собрал своих людей на берегу и прочертил мечом линию на песке, предложив переступить ее тем, кто предпочитает славу, честь и золото безвестности и нищете в Панаме. Это сделали лишь 13 человек; остальные, которых не убедила пафосная речь Писарро, вернулись домой[799]. Гордый Писарро остался на Гальо с теми, кого впоследствии прозвали «славными тринадцатью», уговорив своего лоцмана Бартоломе Руиса де Эстраду подобрать их на обратном пути. Жизнь на Гальо была скучной и трудной. Испанцам едва хватало продовольствия, а комаров было столько, что, по словам хрониста, «они могли бы вести войну со всеми подданными турецкого султана»[800]. Тем не менее их письма в Панаму с упоминанием «отличного золота», которое они видели, начали вызывать интерес[801].

Когда несколько месяцев спустя Руис