В 1870 г. лидер консерваторов Бенджамин Дизраэли сравнил кабинет престарелых министров-вигов с таким гватемальским пейзажем: «Вы видите ряд потухших вулканов. Ни на одной седой вершине не видно ни огонька. Но ситуация по-прежнему чревата опасностями. Иногда тут случаются землетрясения, а время от времени до ваших ушей доносится глухое урчание моря»[764].

Тем не менее весь регион был теперь охвачен беспорядками: на смену восстанию какчикелей пришли междоусобные войны, которые лишь обостряли соперничество и разногласия, существовавшие до прихода испанцев. Зная об этих очевидных слабостях, Хорхе де Альварадо искал в Мехико поддержки для своего следующего шага. Собрав силы из примерно 200 испанцев и не менее 5000 туземных воинов, в марте 1527 г. он снова двинулся на территорию киче. Организовав базу в Олинтепеке, где Педро де Альварадо предположительно убил Текуна Умана, силы Хорхе предприняли наступление на владения какчикелей, захватив еще одну опорную точку в Чимальтенанго. Оттуда они провели серию кампаний против различных лидеров сопротивления в окрестных долинах. Но вскоре Хорхе понял, что недооценил своих противников. Конкистадорам было трудно сражаться против опытных воинов, умевших использовать ландшафт в своих интересах и научившихся сводить на нет такие преимущества испанцев, как лошади и сталь. Кампания превратилась в кропотливую, затяжную и разочаровывающую операцию, приведшую к большому кровопролитию со всех сторон. Сообщения, дошедшие до Мехико, были достаточно тревожными, чтобы аудиенсия начала официальное расследование. В августе 1529 г. Хорхе было приказано передать управление регионом присланному из Мехико судье Франсиско де Ордунье. Тому не потребовалось много времени, чтобы понять всю сложность своего положения. В течение тех восьми месяцев, что Ордунья находился в регионе, его действия мало чем отличались от действий предшественников. У него не было другого выбора, кроме как продолжать вести завоевательные кампании против местных племен, которые лишь набирались уверенности и не показывали ни малейшего желания сдаться[765].

Хотя испанцы и утверждали, что к началу 1530-х гг. они взяли провинцию Гватемала под полный контроль, накал насилия там не спадал. Не случайно одно из самых душераздирающих описаний жестокости испанцев в пылком сочинении Бартоломе де Лас Касаса «Кратчайшая реляция о разрушении Индий» связано именно с этим регионом. К тому времени монах-доминиканец не понаслышке знал про описываемые события, поскольку в 1536–1538 гг. потратил несколько месяцев на то, чтобы попытаться распространить влияние своего ордена на территории, получившие меткое название «Земля войны», – то есть на окрестности нынешних городов Рабиналь, Сакапулас и Кобан в Центральной Гватемале. Лас Касас утверждал, что «жестокие тираны» из Испании несут ответственность за убийство «четырех или пяти миллионов» человек. По традиции, подобные цифры были грубым преувеличением, которое было необходимо для риторического эффекта и должно было отражать всю колоссальную тяжесть перенесенных туземцами страданий[766]. Они также являются емким выражением господствовавшего в то время мнения: гватемальская кампания превратилась в настоящую войну на истощение, в которой конкистадоры в полной мере использовали свое технологическое превосходство и возможность получать свежие подкрепления. На высокую смертность в результате постоянных военных действий накладывались периодически случавшиеся массовые зверства и волны эпидемий, во время которых туземцы продолжали страдать от занесенных испанцами болезней, против которых у них не было иммунитета, а также жестокое подавление любого организованного сопротивления. Постепенно, но неуклонно моральный дух коренного населения падал.

Чего обычно не касаются в своих работах историки, так это масштаба участия науа в войнах против какчикелей и, что особенно важно, нараставшей вовлеченности других племен майя в борьбу против своих бывших угнетателей, для устранения которых теперь представилась отличная возможность. Эти «туземные конкистадоры», как их называли, играли отнюдь не просто вспомогательную роль: по численности они неизменно превосходили испанцев, по крайней мере в десять раз, но иногда это превосходство могло доходить и до тридцатикратного. На самом деле многие сражения велись исключительно силами индейцев[767]. В увлекательном пиктографическом повествовании, известном как «Холст из Куаукечоллана» (Lienzo de Quauhquechollan), участники гватемальской кампании из числа науа представляют войну как совместное предприятие, основанное на союзе равных партнеров, испанцев и науа, причем последние показаны как самостоятельные завоеватели. Особенно важным выглядит появление в верхнем левом углу полотна изобретательной интерпретации герба Габсбургов, прославляющей объединение сил испанцев и науа. Это выражено в виде двух мечей – испанского и ацтекского, – которые сжимает имперский орел. Сразу под ним изображены дружеские объятия между испанским конкистадором и вождем науа. По бокам от них стоят другие люди: испанец, скорее всего символизировавший Хорхе де Альварадо, его туземная жена, а также местный вождь, который вручает им дары, символизирующие союз. На фрагменте, посвященном началу кампании, Альварадо изображен рядом с четырьмя вождями науа, которые, как и испанцы, нарисованы белыми, что выглядит довольно неуместно, но недвусмысленно подчеркивает равноправие альянса. В остальной части «Холста» все союзники-науа также показаны белыми, а в изображении различных сражений снова и снова подчеркивается совместный характер предприятия. Короче говоря, «Холст» является четким напоминанием о том, что любая оппозиция испанцам, какой бы яростной она ни была, никогда не могла стать достаточно сильной, чтобы преодолеть подчеркнуто локальное чувство идентичности, которое было отличительной чертой коренных народов. Сами испанцы, разумеется, осознали это мгновенно. Они с самого начала понимали, что любая мысль о завоевании останется лишь мечтой без поддержки туземцев и формирования местных союзов везде, где это возможно[768].

В ноябре 1526 г. Королевский верховный совет по делам Индий собрался в обольстительных дворах гранадской Альгамбры, чтобы рассмотреть ситуацию в Новом Свете. На заседании председательствовал сам Карл V – необычный жест, свидетельствующий о его особом интересе к обсуждаемым темам. К их числу относились «беспорядочная алчность» многих испанцев, отправившихся в «Индии», и многочисленные притеснения, которым они подвергали туземцев, особенно «тяжелое и чрезмерное бремя, которое они возложили на них, чтобы добывать золото из-под земли и жемчуг из моря», а также лишение их самого необходимого для жизни, включая пищу и одежду. Поступая таким образом, испанцы обращались с туземцами «намного хуже, чем если бы они были рабами», и это привело к гибели «такого множества упомянутых индейцев, что многие острова и большие участки материка превратились в безлюдные пустоши». Столь жестокое обращение спровоцировало духовный кризис, ибо как можно было в таких обстоятельствах «обратить упомянутых индейцев в… католическую веру»?

В качестве срочной меры Совет издал декларацию, в которой говорилось, что всякий раз, когда испанцы обнаружат какие-либо новые земли, они будут обязаны как можно яснее втолковывать местным жителям, что они пришли именем императора «учить тех добрым обычаям». Они должны были делать все возможное, чтобы «научить туземцев святой вере, дабы те могли обрести спасение» и «отвратить их от любых злых пороков, таких как поедание человеческой плоти». С этой целью любую экспедицию впредь должны были сопровождать не менее двух особо назначенных Советом священнослужителей, чьей задачей было наставлять туземцев в вопросах веры и защищать их от любых жестокостей или несправедливостей. Также испанцам ни при каких обстоятельствах нельзя было развязывать войну, не заручившись прежде письменным разрешением Совета, а всякий, кто осмелится поработить туземца, наказывался конфискацией всего своего имущества[769].

Во всем этом не было ничего особенно нового. Декларация просто заново провозгласила ряд законодательных норм, восходящих к указам Изабеллы и Фердинанда и законам, принятым в Бургосе в 1513 г.; эти ее положения явно отражали многочисленные жалобы, которые высказывали доминиканцы с Эспаньолы и Бартоломе де Лас Касас. Тем не менее спешка, с которой Совет принял декларацию, а также присутствие императора при ее обсуждении были четким признаком того, что теперь намерения испанской короны в Новом Свете были серьезны как никогда. Мало того, что Карл уже избавился от многих проблем, которые требовали его внимания из-за восстания комунерос и кризиса вокруг Лютера; другие события также заставили его гораздо пристальнее следить за тем, что происходило в Новом Свете. Не последним из них стала шокирующая победа турецкого султана