При этом он сильно нажимал на ее ягодицы, пока давалнаступлении. Мальчики остались нетронутыми; не было предоставлено ни одногоразрешения на испражнение, и все сели за стол. Во время обеда порассуждали о поступкеАлины: думали, что она святая недотрога, и вдруг получили доказательства еетемперамента.

«Ну! Что же вы скажете, мой друг, – спросил Дюрсе уЕпископа, – можно ли доверять невинному виду девочек?»

Пришли к согласию, что нет ничего особенно обманчивого, чтовсе девицы неискренни и всегда пользуются уловками, чтобы блудить с большойловкостью. Эти речи перевели русло разговора на женщин, и Епископ, у которогоони вызывали отвращение, тут же прошелся по ним с ненавистью, которую женщиныему внушали; он низвел их до состояния самых подлых животных и доказал, что ихсуществование настолько бесполезно в мире, что можно было бы стереть их споверхности земли, ни в чем не повредив замыслам природы, которая, сумевнекогда найти способ воспроизводить человечество без них, найдет его еще раз,когда останутся одни мужчины.

Перешли к кофе; он подавался Огюстин, Мишеттой, Гиацинтом иНарциссом. Епископ, одним из самых больших удовольствий которого было сосатьпушечки маленьких мальчиков, забавлялся несколько минут игрой с Гиацинтом,когда вдруг закричал, с трудом раскрывая наполненный рот: «Ах! Черт возьми,друзья мои, нот так девственность! Этот маленький негодник извергает первыйраз, я в этом уверен.»

И действительно, никто еще не видел, чтобы Гиацинт занималсятакими вещами; его считали слишком юным, чтобы у него получилось; но ему былополных четырнадцать лет, это возраст, когда природа имеет обыкновение одариватьсвоими милостями, и не было ничего более обыкновенного, чем победа, которуюодержал Епископ. Тем временем все захотели удостовериться н этом факте, и таккак каждый хотел быть свидетелем события, все уселись полукругом вокругмальчика. Огюстин, самая знаменитая качальщица в серале, получила приказмастурбировать ребенка на виду у всего собрания, а молодой человек получилразрешение щупать ее и ласкать в той части тела, в какой пожелает; никакоезрелище не могло быть более сладострастным, чем вид молодой пятнадцатилетнейдевушки, прекрасной, как день, отдающейся ласкам юного мальчика четырнадцатилет и побуждающей его к извержению семени путем самого прелестногорукоприкладства. Гиацинт, может быть, по велению природы, но более вероятно, спомощью примеров, которые у него были перед глазами, трогал, щупал и целовалтолько прекрасные маленькие ягодицы качалыцицы, и через минуту его красивыещеки окрасились, он два или три раза вздохнул, и cm хорошенькая пушка выбросилана три фута от него пять или шесть струек маленького фонтана семени, нежного ибелого как сметана, которые упали на ляжку Дюрсе, сидевшего ближе всего к нему;тот заставлял Нарцисса качать себе, следя за операцией. Уверившись, какследует, в факте извержения, обласкали и перецеловали ребенка со всех сторон;каждый хотел получить маленькую порцию юной спермы, и так как показалось, что вего возрасте для начала шесть извержений не будет слишком много, к двум,которые он только что сделал, наши развратники заставили его присоединитькаждый по одной, которые он им пролил в рот. Герцог, разгоревшийся от такогозрелища, овладел Огюстин.

Было поздно, они были вынуждены отменить послеобеденныйотдых и перейти в залу для историй, где их ждала Дюкло. Едка только всеустроились, она продолжила рассказ о своих приключениях следующими словами:

«Я уже имела честь говорить вам, господа, что трудноохватить, все пытки, которые человек изобретает против самого себя, чтобы снованайти – в унижении или болях – искры наслаждения, которые возраст илипресыщенность отняли у него. Поверите ли, один из таких людей, человекшестидесяти лет, удивительно равнодушный ко всем наслаждениям похоти, возбуждалих в своих чувствах, только заставляя обжигать себе свечой все части тела –главным образом те, которые природа предназначила для этих наслаждений. Ему ссилой гасили свечу о ягодицы, о член, об яйца и в особенности в дыре зада; вэто самое время он целовал чью-либо задницу, и когда в пятнадцатый илидвадцатый раз болезненная операция возобновлялась, извергал семя, сося анус,который ему подавала его прижигательница.

Я видела еще одного человека, который вынуждал меня пользоватьсялошадиным скребком и скоблить его им по всему телу так, как поступили бы сживотным, которого я только что назвала. Как только его тело было в крови, янатирала его винным спиртом, и вторая боль заставляла его обильно извергнутьсемя мне в глотку: таково было поле брани, которое он хотел оросить своимсеменем. Я становилась на колени перед ним, упирала его орудие в мои сосцы, ион непринужденно проливал туда едкий излишек своих яичек.

Третий заставлял меня вырывать, волосок за волоском, всюшерсть из своего зада. Во время операции он поедал совсем еще теплое дерьмо,которое я ему только что сделала. Затем, когда условное «черт» сообщало мне оприближении кризиса, нужно было, дабы ускорить процесс, бросать в каждую половинузада ножницы, от которых у него начинала идти кровь. Вся задница у него была, врезультате, покрыта ранами; и я с трудом могла найти хоть одно нетронутоеместо, чтобы нанести свежие; в этот момент его нос погружался в дерьмо, онвымазывал в нем свое лицо, и потоки спермы венчали его экстаз.

Четвертый клал мне хобот в рот и приказывал, чтобы я егокусала изо всех сил. В это время я раздирала ему обе половины задницы железнымгребнем с очень острыми зубьями, затем, в тот момент, когда я чувствовала, чтоего оружие готово расплавиться, о чем мне сообщала очень слабая и легкаяэрекция, необыкновенно сильно раздвигала ему ягодицы и приближала дырку егозада к пламени свечи, помещенной с этой целью на полу. И только после того, какон ощущал жжение этой свечи в своем анусе, совершалось извержение; я удваивалаукусы, и мой рот скоро оказывался полным.»

«Минутку, – сказал Епископ, – сегодня я в которыйраз слышу, как говорят о разгрузке, сделанной в рот; это расположило моичувства к удовольствиям такого же рода.»

Говоря это, он привлек к себе «Струю-в-Небо», который стоялна страже возле него в этот вечер, и принялся сосать ему хобот со всейпохотливостью голодного малого. Семя вышло, он заглотил его и вскоре возобновилту же операцию над Зефиром. Он был возбужден, и это состояние не приносилоничего хорошего женщинам, если те попадали ему под руку. К несчастью, в такомположении оказалась Алина, его племянница.

«Что ты здесь делаешь, потаскушка, – спросил он унес, – когда я хочу мужчин?»

Алина хотела увернуться, но он схватил ее за волосы и увлекв свой кабинет вместе с Зельмир и Эбе, двумя девочками из ее сераля: «Выувидите, – сказал он своим друзьям, – как я сейчас научу этихбездельниц не путаться под ногами, когда мне хочется члена.»

Фаншон по его приказу последовала за тремя девственницами, ичерез мгновение все ясно услышали, как кричит Алина, и рев разгрузки монсеньорасоединился с жалобными звуками его дорогой племянницы. Они вернулись… Алинаплакала, держась руками за задницу. «Покажи-ка мне это! – сказал ейГерцог. – Я безумно люблю смотреть на следы жестокости моего брата.»