Наставив сына, Людовик IX Святой не хотел более помышлять ни о чем, кроме Бога, и остался наедине со своим духовником. «Уста его не переставали, – утверждал летописец, – ни днем, ни ночью прославлять нашего Господа и молиться Ему за народ, который он сюда привел». В 9 часов утра в понедельник, 25 августа, у него отнялся язык, затем, казалось, он заснул и так более получаса оставался с закрытыми глазами. Но потом оживился, открыл глаза, посмотрел на небо и сказал: «Господи! Я войду в дом Твой и буду поклоняться Тебе в Святилище Твоем!» В этот же день Французский король Людовик IX Святой скончался[420].

Следует отметить, что по инициативе Филиппа III в 1297 г. папа Бонифаций VIII (1294—1303) своей буллой «Gloria laus» причислил Людовика IX к святым Римской церкви. Людовик стал вторым после Дагоберта II (676—679) королем франков, прославленным западными христианами.

Прибытие Карла Анжуйского 24 августа со своим войском спасло пилигримов, и под его руководством крестоносцы даже нанесли тунисцам два рядовых поражения. Поэтому эмир поспешил просить мира, который и был заключен 1 ноября 1270 г. По его условиям, христианам разрешалось беспрепятственно строить храмы на землях Тунисского эмира, организовывать свои кладбища, молиться и проповедовать Святую Троицу. Был произведен обмен пленными, а за освобождение ранее завоеванных земель эмир обязался в три этапа выплатить 210 тысяч унций золота в качестве компенсации военных издержек вождям Крестового похода. Кроме того, он обязался немедленно погасить всю задолженность перед Сицилийской короной, т.е. перед Карлом Анжуйским, что составляло более 170 тысяч золотых монет[421].

Эти условия были настолько выгодны лично для Сицилийского короля, что остальные французские аристократы посчитали, будто Карл Анжуйский ведет нечестную игру. Но это уже ничего не значило, и французы начали возвращение на родину, забравшее у них еще множество жизней и кораблей. Коекак они прошли Италию, где с подачи Филиппа III организовали выборы нового папы, которые и состоялись 1 сентября 1271 г.

Единственным, кому удалось принести хоть какуюто пользу гибнущей Латинской Палестине, стал Эдуард I Английский. Узнав о катастрофе французов, он сменил направление движения и 16 мая 1271 г. прибыл в Акру буквально накануне наступления на город Бейбарса. Когда султану донесли о прибытии англичан, он, не став рисковать, дал приказ отступить и заключил мирный договор с Боэмундом VI на 10 лет. Хотя незадолго до этого письменно уведомлял графа о том, что для него уже выкованы цепи, дабы привезти на базарную площадь и продать в рабство.

Но и Эдуард I имел лишь тактический успех. Имея под рукой довольно ограниченный контингент, принц отважился на несколько небольших боев с сарацинами, складывающихся поразному. Все же, когда возникли предпосылки союза англичан с татарами ильхана Абага, Бейбарс решил купить спокойствие и 21 апреля 1272 г. заключил 10летний мир с Иерусалимским королевством. В какойто момент мстительный мамелюк послал ассасина в лагерь пилигримов с целью убить Эдуарда I, но тому удалось спастись – кинжал оставил лишь небольшую рану на его бедре. И в конце сентября 1272 г. принц со своими солдатами отправился обратно в Англию[422].

Тем временем, посчитав свои клятвы перед покойным братом исполненными, король Сицилии вернулся к своей мечте – овладению Константинополем. Казалось, все способствовало ему на этот раз. Карлу выгодным было отсутствие папы на Апостольской кафедре – оно развязывало ему руки на Востоке, и едва ли он мог подозревать, что и сейчас будет остановлен своей же семьей. Филипп III Благочестивый, как и его покойный отец, категорически настаивал на своем решении, которое огласил дяде, – ждать появление нового Римского епископа, а уж потом решать вопрос о войне с Византией[423].

Наконец, понтифик был избран. Им стал архидиакон Льежа Тебальдо Висконти, принявший имя Григория X (1271—1276). В то время он пребывал вместе с принцем Эдуардом I Английским в Леванте, и только в январе 1272 г. прибыл в Южную Италию, где его встречал сам Карл Анжуйский. 27 марта 1272 г. его возвели на Апостольский престол. Как утверждают, «после пап, которые вели убийственные войны и поражали проклятиями народы и королей, снова взошел на ступени верховного алтаря священник, который мог поднять свою незапятнанную руку на благословение миру»[424].

К несчастью для Карла Анжуйского, эта кандидатура и обстоятельства, параллельно возникшие с выборами нового понтифика, едва ли свидетельствовали в пользу реализации его мечты об императорской короне. Дело заключается в том, что пока в Витербо кардиналы выбирали папу, в соседствующей с анклавом церкви СанБьяджо было совершено омерзительное и подлое убийство. Рыцари из свиты Карла – Симон де Монформладший и его брат Ги напали во время молитвы на Генриха Корнуэлльского и убили в отместку за то, что 4 августа 1265 г. тот участвовал на стороне Английского короля Генриха III Винчестера (1216—1272) в битве при Ившеме, в которой войско английских баронов, которыми предводительствовал Симон де Монфорстарший, 6й граф Лестер (1218—1265), было разгромлено. Сам граф погиб, и враги откровенно надругались над его телом, отослав отрубленные руки вдове Лестера, а голову насадили на копье и выставили на всеобщее обозрение.

Месть местью, но обстоятельства убийства были настолько шокирующими, что едва ли можно было ожидать, что новый папа, оскорбленный таким святотатством, а также новый Английский король Эдуард I пожелают зачислить себя в число сторонников Карла Анжуйского, который, разумеется, знал о готовящемся убийстве[425].

Интересно, что, в отличие от многих своих предшественников, новый апостолик давал несопоставимо более мягкую редакцию отношений папской власти и королевской. В одном из своих посланий он писал: «Священство и Империя различны по характеру, но их связывает тождество цели. Что их единство необходимо, видно из того бедствия, которое возникает при отсутствии того или другого. Если не занят святой престол, то Империи недостает руководителя ко спасению. Если пустует императорский трон, то беззащитная Церковь делается жертвой ее гонителей. На обязанности императоров и королей лежит защищать свободу и права Церкви и не отнимать у нее временных благ. Долг правителей Церкви – поддерживать королевскую власть во всей ее неприкосновенности»[426]. В общем, это действительно был один из великих Римских епископов, счастливо для Византии появившийся в годы самой страшной для нее угрозы.