из тех, которые сразу забываются, едва теряешь их из виду: круглое, глаза посажены слишком близко, редкая светлая бородка еле прикрывает челюсть, взгляд застенчивый, но со скрытой хитринкой.

У Самиры заработала интуиция, и она задумалась. Сейчас конец июня, факультет закрыт… Ей надо поискать другой адрес. Чэн пристально вгляделась в экран и увидела, как при съемке наложением, лицо Венсана.

Что же могло их объединять?

На следующий день она уже не выпустит из виду этого студента-кинематографиста. Самира была готова побиться об заклад, что он обожал фильмы ужасов.

«Что ж, будем разбираться вдвоем, один на один, Ронан Лефевр», – подумала она.

60

Самира увидела, как Ронан Лефевр выходит из дома и идет к станции метро на линии Миним – Клод-Нугаро, явно не замечая, что за ним следят. Около 9 утра он вошел на станцию «Миним». И в метро, и на улицах было полно людей, спешащих на работу.

Ронан Лефевр вышел из поезда через четыре остановки и направился к эскалатору, выводящему на станцию «Жан Жорес». Пересек Страсбургский бульвар и по аллее Франклина Рузвельта двинулся по направлению к площади Уилсона, с каруселью с деревянными лошадками и с фонтаном. Обогнув площадь, двинулся прямо по улице Лафайета, вдоль садиков, вдоль здания мэрии и широкой площади Капитолия до узкой улочки Ромигьер, обрамленной витринами и балконами с коваными перилами.

Самира увидела, как он остановился на плитках тротуара возле низкой железной решетки между парикмахерской и табачным ларьком и вставил ключ в замочную скважину. За дверью находился книжный магазин под названием «После полуночи». Вывеска гласила: «BD[31], комиксы, манга, научная фантастика, фэнтези, ужасы». Как только студент поднял закрывающую дверь шторку и исчез внутри магазина, Самира подошла к витрине. Три четверти пространства на ней занимали манги, но были и независимые комиксы, научно-фантастические романы, переиздание с предисловием и послесловием мифического «Гипериона» Дэна Симмонса и еще один его роман, «Утеха падали», тоже с предисловием, в объемистом карманном издании.

Ей этот магазинчик понравился. Надо будет заглянуть сюда при других обстоятельствах. Самира вошла. За прилавком с кассой сидел, склонившись над телефоном, Лефевр.

– Так рано – и уже клиент, – сказал он, улыбаясь. – Да вы ранняя пташка!

Не такой уж он и застенчивый, в конце концов…

– Особенно когда я вхожу в магазин под названием «После полуночи», – сказала она.

– Ха-ха! Название обманчиво, особенно если учесть, что он никогда не открывается после полуночи. Вы ищете что-то конкретное?

Теперь она могла его как следует разглядеть. Невысокого роста, коренастый, в застиранной тенниске, на которой начала стираться похожая на насекомое этикетка «Алиан».

– У вас есть что-нибудь о Морбюсе Делакруа?

Он улыбнулся, но улыбка не добралась до глаз, внимательно изучавших Самиру.

– Я думаю, у меня есть одна из лучших книг о нем, – ответил он, помолчав. – Вы интересуетесь Делакруа?

– Он гениален, черт побери, – решительно заявила она.

В направленном на нее вопросительном взгляде Лефевра появилось что-то обволакивающее. Может быть, дело было в странной внешности Самиры… В это утро она нарочно усилила свой готический макияж, который подчеркивал ее пристрастие к кожаным вещам с заклепками, пряжками и ремнями.

– Я тоже так думаю, – сказал Лефевр, выходя из-за прилавка. – Пойдемте.

Он побродил между стеллажей, разыскивая книгу, а потом, улыбаясь, протянул Самире увесистый том в жестком переплете: «Морбюс Делакруа, видимый и невидимый». Она взяла книгу и спросила:

– А об «Орфее» здесь что-нибудь говорится?

Нахмурившись, он снова пристально посмотрел на нее. Лицо его улыбалось, но какой-то заученной улыбкой, без живого чувства. «Сейчас он похож на пустой киноэкран», – сказала себе Самира.

– «Орфей, или Спираль Зла»? «Про́клятый» фильм? Дорого бы я дал, чтобы его увидеть…

– И я тоже.

– А какие фильмы Делакруа вы видели? – тихо спросил он.

Самира поймала его взгляд: теперь в нем сквозило любопытство.

– Все, – ответила она. – «Церемонию», «Извращения», «Эржебет», «Монстра», «Кровавые игры». А вы?

– Да все то же самое. Мне запомнилась одна сцена в «Извращениях», когда мальчик, которого подзуживают похитители, бьет своих родителей, привязанных к стульям, молотком по головам. Там такой ракурс съемки сверху, когда видишь каждое движение, и видно, как головы раскалываются словно орехи. Ужас!

Самира согласилась с ним. «К чему вся эта жестокость?» – вдруг подумала она. Почти во всех фильмах и сериалах было полно запредельно жестоких сцен. Пересматривая время от времени старые ленты, Самира понимала, что все это было отснято еще задолго до ее рождения. И те, кто утверждал, что эти фильмы не имеют никакого влияния на общество, ошибались, она была абсолютно убеждена в этом. Либо они извлекали выгоду из этих проявлений жестокости, либо пытались приписать жестокость другим причинам: неравенству, нищете, насильственным действиям государства. Ладно, предположим, что все эти жестокие сцены никого не сделают психопатом. Но кто может быть уверен, что жестокость оставит нас равнодушными? Это из-за нее погиб Венсан? Или причина была другая?

– Эту книгу я беру, – сказала Самира. – А есть у вас еще что-нибудь о фильмах ужасов?

Лефевр порылся на том же стеллаже, вытащил книгу и пошел с ней к кассе, все с той же неестественной, приклеенной улыбкой на губах.

– А какой ваш любимый фильм ужасов? – спросила Чэн, пока он сканировал штрихкод.

– М-м-м… Трудно сказать… «Оно»[32], – наконец назвал он фильм. – И еще «Реинкарнация». А ваш?

– «Я видел дьявола».

– О да, корейцы – мастера что надо… Еще «Незнакомцы». Пробирает до костей.

– А из старых фильмов?

– М-м-м… я питаю слабость к итальянским, – сказал Лефевр, – к так называемым «желтым». Мне нравятся трюки, а особенно – та волна кино про каннибалов, что прокатилась в восьмидесятые годы. Фильмы скверные, но очень ладно скроенные.

– «Ад каннибалов»? «Каннибалы»?

– Да, именно эти! Вы их видели?.. А что на вас действует, как наркотик?

– Более классические: «Изгоняющий дьявола», «Сияние», «Ребенок Розмари»… А ты каждый день здесь работаешь?

Она перешла на «ты» и в то же время задала гораздо более личный вопрос. Лефевр нахмурил брови и замялся.

– Да, но только летом… Я студент.

– А что ты изучаешь?

Тут он вдруг спросил себя, с чего вдруг сорокалетняя женщина стала говорить ему «ты» и задавать кучу вопросов? Это ему, мальчишке? Просто пума какая-то… Он внимательно ее разглядывал. Странно… Лицо ее красотой не отличалось, и многие назвали бы его грубым… но все-таки было в ее лице нечто притягательное, почти соблазнительное, а точнее – до ужаса привлекательное. К тому же она была дивно сложена.

– Я изучаю эстетику кинематографа, – ответил Лефевр, – в Университете Жана