постепенно переделали в офисы, которые пустели к вечеру. Внутри двора разлился мрак, хотя небо над крышами оставалось светлым.

И вдруг, стоя посреди двора, Самира почувствовала себя далеко от города: здесь царили удивительное спокойствие и непривычная умиротворенность. Она подошла к маленькой застекленной двери в глубине двора слева, на самом углу здания, и набрала код, который дал ей Ронан. Большой вестибюль за дверью был слабо освещен. На серых стенах рядком расположились почтовые ящики. Самира отметила, что лифта не было. За почтовыми ящиками виднелась лестница с медными перилами, ведущая наверх. Здесь стоял нежилой запах и пахло сыростью. Она подняла взгляд к лестничной клетке, такой же темной, как и холл, и включила таймер на телефоне. Место было мрачное, и вряд ли Ронан Лефевр принимал здесь много гостей. Поднимаясь по лестнице, Чэн не услышала ни малейшего звука за дверями, словно дом вообще был пуст.

Она карабкалась наверх. Слабый свет на площадках второго и третьего этажей почти не освещал ступени. На четвертом, последнем этаже лампа еле горела. Лестница скрипела под ногами, перила шатались. Последняя площадка тонула в темноте, и на нее выходила всего одна дверь.

Самира постучала и прислушалась, спрашивая себя, уж не один ли Ронан живет в этом доме, но увидела еще одно светящееся окно с другой стороны двора.

Дверь открылась, и лестничную площадку залил поток света. На пороге, занимая все пространство дверного проема, стоял студент.

– Привет, – сказал он.

Голос его был спокоен, а взгляд, который она разглядела в темноте, абсолютно ничего не выражал. Самира протянула Ронану бутылку, которую принесла с собой. Вино из винограда с берегов Роны, за 10,5 евро, ей порекомендовал знакомый смотритель винного подвала. Она ничего не понимала в винах, но исходила из того, что Ронан Лефевр больше заинтересован мангой и фильмами ужасов, чем дорогими марками вина, которые он все равно не мог себе позволить, а значит, и не пробовал.

На свидание Самира надела белый дебардёр с глубоким полукруглым вырезом на смуглой шее и сделала чуть более яркий макияж, чтобы уж наверняка произвести неизгладимое впечатление. Бедняга, ты и знать не можешь, что тебя ожидает… Кроме того, на ней были красные виниловые штаны в обтяжку и высокие сапоги со множеством пряжек.

Лефевр посторонился, и Самира вошла. Маленькая студия под самой крышей была заботливо обставлена: справа диван-кровать, низкий столик на пушистом ковре, этажерки с книгами, Blu-ray и всякими безделушками; слева, за баром американской кухоньки, – микроволновка и холодильник. В глубине комнаты у окна – крошечный письменный столик, и на нем – две книги и ноутбук. Для помещения в 15 квадратных метров не так уж плохо.

И повсюду – киноафиши. Они покрывали стены почти целиком, как яркие, кричащие обои, и в основном составляли коллекцию фильмов Делакруа. От «Церемонии» до «Кровавых игр». Фотографии мастера во время съемок, склонившегося над камерой, и фотографии всех занятых на площадке актеров. Делакруа явно доминировал, но были и другие афиши и фотографии: «Оно», «Сияние», Кубрик, Кроненберг, Карпентер, Ажа…

Самира присвистнула.

– Ты мне не говорил, что фанатеешь до такой степени.

– Делакруа – это бог, – ответил он самым серьезным тоном.

Она вопросительно подняла бровь, а Ронан Лефевр улыбнулся.

– Вот видишь, у нас с тобой много общего.

Он зашел за бар в кухне, выдвинул один из ящиков и вынул оттуда штопор, видимо, решив откупорить бутылку. Потом достал два бокала и разлил вино. Лефевр стоял к ней спиной, и бокалов Самира не видела. Поэтому когда он обернулся и протянул ей бокал, она напряглась.

– Давай выпьем за незабываемый вечер, – сказал он.

Она поймала его взгляд и прочла в нем нечто такое, чего не было в то утро, когда они познакомились в книжном магазине. Из него начисто исчезла застенчивость. Самира снова напрягла слух, но не уловила ни звука, кроме отдаленного городского шума, проникавшего в полуоткрытое окно.

– Здесь на удивление спокойно, – сказала она.

Лефевр снова улыбнулся.

– Я единственный жилец этого дома, если не считать глухой старухи напротив. В основном здесь только офисы. Это невероятно удобное место, поскольку звуки фильмов, которые я постоянно смотрю, никому не мешают…

Самире совсем не понравился тон, которым он произнес последнюю фразу, и улыбка, которой он явно подчеркнул этот тон.

– Фильмы ужасов кое-что рассказывают о том, кто мы такие, не находишь? – спросил Лефевр, чокнувшись с ней. – О нашем стремлении к смерти, о наших кошмарах… Они вопрошают нас о страхе перед насилием, хищниками и монстрами, о страхе боли, страхе темноты… Они вынуждают нас показать то, о чем мы предпочитаем позабыть. На самом деле достаточно вглядеться в свое отражение в зеркале, чтобы понять, что ужас живет в нас самих, что он здесь, и он ждет, потому что он – это мы сами.

– Может, сядем? – спросила Самира. – Или так и будем стоять весь вечер?

Он снова улыбнулся, на этот раз не опустив глаза, и указал ей на диван. Самира заметила у него на свитере принт Фредди Крюгера, знаменитого «убийцы в шляпе», с длинными когтями и обожженным лицом, который охотился на улице Вязов.

– У тебя какой-то нервозный вид, – заметил Лефевр, когда они уселись на диван.

«Нервозный»? А этот мальчик и правда слишком уверен в себе… Ну ничего, она ему еще покажет, что такое «нервозность».

– Что тебе хочется посмотреть? Какой-нибудь авторский фильм или удачное заимствование? Хорошие драки или классику жанра? А может, реалистичную и нездоровую ленту? Ты видела «Я плюю на ваши могилы» Меира Зархи, снятую в семьдесят восьмом году? А «Королеву черной магии» Кима Стамбола знаешь? У меня еще есть старые диски Жака Турнёра и Тода Браунинга…

Он порылся в стопке дисков Blu-ray на полу возле дивана.

– И потом, у меня еще есть этот небольшой фильм четырнадцатого года, «Глаза звезды», с потрясающей канадской актрисой Алекс Эссо…

Самира сделала вид, что разглядывает ящик. Она следила за каждым движением Лефевра и была настороже, но страха не испытывала. Чего ей было бояться? Это ведь всего-навсего мальчик-студент, который обожает фильмы ужасов и не прочь подрожать от страха, как и многие другие. Лефевр пялился на нее, словно что-то задумал, но она понимала, что происходит. Панику пороть было не с чего.

– Есть фильмы, которые нас затягивают и завладевают нами, – сказал он, сидя рядом на диване. Голос у него стал тягучим и глубоким. – Когда мы их смотрим, то снова чувствуем себя в некотором роде… утратившими девственность, изнасилованными. Они нас заражают, и нам хочется смотреть их еще