Мой путь

Ты или твой второй (черт вас разберет) отобрал у меня нож, вытер с лезвия кровь рояля и сказал:

— Слушай свое сердце, оно подскажет правильный путь.

— Но ведь херню же подскажет, — возразил другой — ну, не тот, что первый.

— Херня и есть его путь, — заявил ты. Или не ты. Не знаю.

Эдик зарычал, и вы оба немедленно испарились. Зато я перестал хихикать.

— Никого не слушай, — сказал лабрадор, — ни их, никого. Только себя и Deep Purple.

Так говорил лабрадор. А сказав, замолчал.

И я стал слушать Deep Purple. Помогло.

Помогло настолько, что я уже мог снова пить. И я стал пить и слушать Deep Purple. Perfect Strangers. Совершенно незнакомые люди. Незнакомцы.

Я пил и думал, что если пёплы смогли собраться после стольких лет, то, может, и мы сможем?

Я и Даша. Абсолютно незнакомые люди. Незнакомцы.

Вся твоя жизнь — тень того дня, пел мне Иэн Гиллан.

Я и не спорил — я пил.

Ты вспоминаешь мое имя, пока я плыву сквозь твою жизнь? — спрашивал я голосом Гиллана Дашу.

Я — эхо твоего прошлого, отвечала она. Ну, то есть он — Иэн Гиллан. Но это была она.

Эдик пошел стащить что-то съедобное на кухню и тут же снова появился ты. Со своим вторым.

Второй (или ты) спросил:

— О чем эта песня?

— Ни о чем, — ответил я, и Гиллан одобрительно кивнул мне. — Она просто очень красива. Обалденно красива.

Лабрадор вернулся и опять зарычал — и ты опять исчез. И твой второй тоже.

— Скажи, — спросил я собаку, — как ты их вообще различаешь?

Эдик усмехнулся:

— Квантовая связанность Эйнштейна. Точнее — принцип Паули.

Экклезиаст за это время подружился с Аароном, и они часто обсуждали всякую непонятную хтонь. Принцип какого-то там Паули — настолько непонятная хтонь, что даже Гиллан замолчал и прислушался.

А лабрадор объяснил — и мне и пёплам: когда ты надеваешь носок на правую ногу — второй автоматически становится левым. С этими двумя — так же.

Пейс одобрительно отстучал коду, а я, сняв оба носка, вышел босиком на улицу. В руках я нес свои кроссовки, Deep Purple продолжали играть, а передо мной лежала херня. Это и был мой путь.

Эта херня и привела меня сюда. А уже через три часа и девятнадцать минут приведет меня к тебе. Если ты, конечно, есть. Пёплы вот — точно есть. И будут. Это еще Эйнштейн в своей квантовой связанности говорил. И Паули в своем принципе Паули говорил: ты можешь разлюбить Deep Purple, можешь не причащаться, но ты навсегда останешься человеком, которого «хаммонд» Лорда привел к вере.

Небытие

Deep Purple на моем пути сменился на Status Quo. Вот уж точно херня.

Я не про музыку, я про жизнь. Хотя и про музыку тоже.

Ничего не происходило. Днями. Месяцами. А потом я и считать перестал. Утром — на работу на почту, вечером — на работу в бар.

На почту Эдика не пускали, а вот в баре — любили. Он лежал рядом со мной и лишь иногда нажимал лапой на педаль рояля.

Как говорил сам лабрадор: это незаметно, но в душе я кручу спиннер.

Дома мы с Экклезистом смотрели по телевизору сериалы. Ну, по тому телевизору, что я с балкона выкинул. В общем, мы смотрели сериалы и спали хорошие сны. Нормальная жизнь мещанина, оставляющего любую мечту вместе с чаевыми в кафе.

На письма к тебе я по-прежнему отвечал, но как-то рутинно. И советы твои (ну то есть мои) были как очередной альбом Status Quo — скучные и никому не нужные. Хотя верующим в тебя людям нравилось — писем становилось все больше и больше. Как сказал Эдик, прочитав сотню писем к тебе: практически любая человеческая мечта или просьба заканчивается словами: и чтобы никто при этом не морочил мне мозг. Ну вот я и не морочил. Поэтому верующих в тебя становилось все больше и больше. Ну кому и кобыла невеста, а Status Quo — музыка.

А может, просто перегорело что-то внутри, когда меня лабрадор в розетку включал.

Что-то важное. Или наоборот — что-то ненужное. Не знаю. Вот человек, когда долго бухает, — он уходит в запой. Иногда это весело, иногда — страшно. Но не скучно.

А когда он прекращает пить — уходит в непитие. Это такое алкогольное небытие.

И есть еще вселенское небытие. Это когда ты вроде есть, но лучше бы тебя не было. Как группы Status Quo. Я помню, что категорически не слушал их много лет, а потом вдруг взял и включил новый альбом, который попался мне на глаза. Что вам сказать? Это было не просто говно, это было, как если бы говно какало.

Но пути твои все же неисповедимы, и даже Status Quo может выдать хит. In The Army Now.

Ты тоже выдал крутой хит — и осенью мне прислали повестку в армию.

Как там в In The Army Now? Оу-оу, теперь ты в армии.

Берега должны быть у человека, без берегов человек — лужа

Как-то ночью Лев Толстой взял и ушел из Ясной Поляны. Ну как ушел — на извозчике уехал. Некоторые утверждают, что он уходил от жены; другие — что от Бога, которого Толстой не признавал, за что его и отлучили от церкви; третьи — что ушел в поисках Бога, потому что предыдущий Бог Льва Николаевича не устраивал, и он его не признавал, за что его и отлучили от церкви. Одни говорят, что он шел босиком, другие клянутся, что в сапогах; извозчик же, отвезший великого писателя на вокзал, пропивая полученные от Толстого деньги, сказал: берега должны быть у человека, без берегов человек — лужа. Что это значит — извозчик не объяснил. Просто потому, что его никто об этом не спрашивал.

Абсолютно точно известно одно: куда бы на самом деле ни уходил тогда Лев Толстой, в сапогах был этот матерый человечище или босиком, — взял он с собой только самое необходимое: чемодан с вещами, узел с пледом и пальто, корзинку с провизией и пятьдесят рублей.

Когда я уезжал в Израиль из России, у меня с собой вообще не было денег. Зато была майка с надписью «Лучше не будет», которая еще помнила, что Даша не признавала лифчики; пластинка Окуджавы, подаренная зеленоглазой родственницей Тефали; айфон, на который могла позвонить Даша, и ключ от квартиры, которую я закрыл этим