Но, оказывается, еще находятся люди, которые способны самымидиотским образом подшутить над родственниками и, что самое интересное, мне обэтом было приятней узнать, чем об очередном террористическом акте. Может, япросто переел негативной информации, заумных рассуждений о политике и теперьменя потянуло на глупости?

Так или нет, не знаю, но на платформу в Гжеве я сошел всамом радужном настроении. Недочитанный бульварный листок не выбросил в урну, ааккуратно свернул и спрятал в карман. Вечером лягу в кровать и изучупасквильное издание, что называется, до корки, сдается мне, там еще есть многосмешного.

Гжев оказался больше Ковальска, и местное населениепрактически не говорило на русском языке. В городе, очевидно, не былолечебницы, и на первый взгляд жили тут одни чехи.

Встав посреди улицы, я осмотрелся. Взгляд зацепился за шпилькатолического собора. Пойду туда, скорей всего, там окажутся экскурсанты ирусскоговорящий гид.

Мой расчет оправдался полностью. На парковке теснилисьавтобусы, а на площади перед собором кучковались группы людей и слышаласьмногоязычная речь. Я прислушался, вычленил знакомые фразы и примкнул к группетолстых теток в цветастых сарафанах и животастых мужиков в тренировочныхкостюмах.

Дождавшись момента, когда экскурсовод, хорошенькаятемноглазая девушка, сказала: «А теперь покупайте билеты и самостоятельноосматривайте», я подошел к ней и тихо спросил:

– Извините, вы местная?

– Я из Питера, – охотно пояснила девушка.

– Но я хотел узнать другое. Вы живете в Гжеве илипривезли туристов из Праги?

– В этом смысле я местная, – улыбнуласьсобеседница, – правда, очехиться пока не получилось, даже фамилию своюоставила, Иванова. Она здесь очень экзотично звучит.

– Подскажите, где тут Египетская улица.

– Брайтон, – улыбнулась Иванова.

– Нет, нет, Египетская.

Экскурсовод засмеялась:

– Ну да, только наши ее Брайтоном называют, по аналогиис Америкой. Там русская диаспора селится, а у нас на Египетской тоже российскаяколония. Значит, так, сядете на пятый автобус…

До места я добирался долго: сначала влез в «Икарус», которыйехал в противоположную сторону, потом пришлось поколесить по городу. Гжеввыглядел буржуазно. Он был застроен небольшими, в основном трехэтажными домами.Розовые, голубые, светло-желтые – они напоминали яркие леденцы. Почти на каждомокне крепились аккуратные ящики с буйно цветущими геранями, тротуары сверкаличистотой, вокруг не было ни одной бумажки. Кое-кто из прохожих вел на поводкесобак. Вдруг одна из болонок присела, я улыбнулся. Конечно, жителей можновоспитать, но как объяснить животным правила поведения.

И тут хозяйка достала из сумки совочек, веник, бумажныйпакет, натянула резиновые перчатки, моментально замела и упаковала какашки, апотом выбросила мешочек в ближайшую урну. Я потрясенно наблюдал за этой сценой.Интересно, сколько десятилетий должно пройти, чтобы москвичи начали так же вестисебя на улицах родного города? И когда наши пешеходы перестанут боязливооглядываться, перебегая через дорогу? Только в России беременная женщинанесется на зеленый свет светофора, желая побыстрее пересечь дорогу, а в глазаху несчастной плещется ужас: сейчас ее задавят и бросят умирать без помощи.

Внезапно автобус остановился, водитель сказал что-то вмикрофон, и салон почти опустел. Тут по ступенькам взобралась растрепаннаяпотная тетка, втащила за собой сумку на колесиках, плюхнулась на сиденье рядомсо мной и с чувством произнесла по-русски:

– Ну и умаялась! Виданное ли дело – на распродажу затридевять верст поперлась.

Я обрадовался и спросил у нее:

– До Египетской улицы далеко?

– Здесь и началась, – пропыхтела толстуха, –вам какой дом?

В этот момент автобус резко тронулся, повернул, пейзажсменился. Теперь на окнах домов не было ящиков с цветами, во дворах маячилистолбы, между ними были натянуты веревки для сушки белья. Ветер трепалпростыни, пододеяльники и исподнее. По тротуарам с гиканьем носились дети.Эмигранты, перебравшиеся в Чехию, не изменили привычного уклада жизни. И если вКовальске русские ассимилировались среди коренного населения и стали почтинеотличимы от чехов, то в Гжеве этого почему-то не случилось. Сейчас мнеказалось, будто я стою в каком-нибудь Куркине или Бутове – настолько знакомойбыла картина. Автобус замер на остановке.

– Так который дом вам нужен? – повторилапопутчица.

– Восьмой, – машинально ответил я.

– Спрыгивай скорей, – всполошилась тетка, – ибеги через дорогу. Вон туда, влево, сразу на нужное здание наткнешься.

Я опрометью выскочил из автобуса и очутился возле харчевни,над дверью которой висела изумительная вывеска. Справа латинскими буквами былонаписано «Kapuchinno»[14].Слева шел перевод на русский язык: «Пельменная». «Kapuchinno – пельменная»,именно так. Я прочитал пару раз надпись, подавил ухмылку и пошел в глубьквартала.

Дом номер восемь стоял на отшибе, вдали от общей линииневысоких зданий. Вообще я заметил, что в Чехии, в частности в Ковальске, нетвысоких, многоэтажных блочных башен. Здесь строят двух-, максимум трехэтажныеособняки, причем стоят они почти впритирку друг к другу. Больших дворов тутнет, так, крохотный пятачок земли, на котором обычно буйно цветет клумба.Максимум, что можно поставить возле подъезда, – плетеное кресло, причем длякошки. Человеку просто негде приткнуться.

Но восьмой дом оказался на особом положении. Во-первых,красивую резную калитку украшал всего один звонок, следовательно, тут жила однасемья, а во-вторых, перед входом был разбит довольно большой палисадник, в которомвиднелись яркий зонтик от солнца и белая пластиковая садовая мебель.

Я позвонил. Из крохотного зарешеченного отверстия донессязвук, больше всего похожий на кваканье. На всякий случай я крикнул:

– Добрый день, откройте, пожалуйста, я приехал к вам изМосквы.

Странные звуки смолкли, взамен раздалось ровное гудение илегкое потрескивание.

– Пожалуйста, не бойтесь, я не сделаю ничего вамплохого! – воскликнул я.

В ответ послышалась возня, хихиканье, стон, потом то ликашель, то ли чихание, и воцарилась тишина. В доме явно кто-то был, но он илиона вовсе не собирались впускать гостей внутрь.