Я потоптался у низкого заборчика и предпринял еще однупопытку. Опять до моего слуха долетело кваканье.

– Господи! Это же глупо! – вырвалось уменя. – Неужели вы думаете, что я идиот, который поверит, будто в доменикого нет! Вы ведь включаете домофон! Мне просто поговорить с вами надо.

Внезапно я почувствовал резкий запах французских духов«Пуазон». Я очень хорошо знаю сей удушливый аромат. Именно такими душится Николетта.Маменька, особо не заботясь о носах окружающих, выливает на себя пополфлакончика за раз, достигая тем самым сногсшибательного эффекта в прямомсмысле этого слова. Старое правило медиков «в капле – лекарство, в ложке – яд»можно в данном случае перефразировать: «в капле – восхитительный аромат, впол-литре – газовая атака».

Я резко повернулся на запах. В пяти шагах от меня стояладевочка-подросток лет тринадцати с виду.

– Вы че, хотите внутрь попасть? – бесцеремонноспросила она.

– В общем, да, – ответил я.

Она приблизилась, запах «Пуазона» стал просто невыносим.Наверное, девочка в отсутствие матери от души попользовалась не только еедухами, но и косметикой. Маленькое личико школьницы было щедро размалевано:темно-синие веки, слишком черные, торчащие словно частокол ресницы,кроваво-пурпурные губы, оранжевые щеки, угольные брови…

Несмотря на то что часы показывали десять утра, нимфеткавырядилась в алое, расшитое блестками полупрозрачное платье, принятое мноювначале за кофту – настолько оно было короткое. Тощие ножки в ажурных чулкахбыли втиснуты в черные сапоги-ботфорты на угрожающе тонкой шпильке.Согласитесь, весьма странный наряд для школьницы.

– И че, – прищурилась это чудо в перьях, – неоткрывают?

– Нет.

– И не откроют.

– Почему? – изумился я.

– Так, похоже, дома один идиот.

– Кто? – переспросил я.

– А Борька-кретин, – пояснила девчонка, – егомать дома запирает. Он, может, и хочет двери открыть, да не знает как. Говоритьне умеет, мычит чего-то и жуткие рожи корчит, страх глядеть. Ирина Леонидовнатут только из-за него и живет, из-за Борьки, поняли? А вы к ним зачем?

– Похоже, ты про соседей много интересногознаешь, – увильнул я от прямого ответа.

Девочка прищурила намазанные глазки.

– Так тут не скрыть ничего, мало нас, в основном те,кто на дорогу приехал.

– Куда? – окончательно растерялся я.

Школьница вытянула руку и пальчиком с длинным, хищноизогнутым ногтем ярко-зеленого цвета ткнула в сторону возвышающейся нагоризонте горы.

– Там Германия, – неожиданно сообщила она.

Все еще не понимая, к чему она клонит, я согласно кивнул.

– Немцы с чехами дорогу новую построитьзадумали, – принялась объяснять «экскурсоводша», – только они все – ибюргеры, и кнедлики – сильно гордые, неохота им в грязи колупаться, вот ипригласили русских тоннель долбить. А нашим чего, у нас денег совсем не платят,ну и приехали сюда камень бить, мостовую ложить. А вы чего хотите?

Я улыбнулся:

– Ты, наверное, мороженое любишь?

Девочка похлопала ресницами, потом захихикала:

– Во, вы меня небось за пятиклассницу приняли.Мороженое, оно, конечно, неплохо, но после работы устаешь как собака, лучшеконьяку шарахнуть.

Я разинул рот.

– Мне девятнадцать лет, – уточниладевчонка, – и ваще, давай знакомиться, Мадлен.

– Какое красивое имя, – решил я подольститься ксобеседнице.

– Вообще-то, в паспорте Мария стоит, только Мадленшикарней звучит и хозяину нравится, – призналась девица.

Я еще раз окинул взглядом красное, щедро украшенноеблестками платье и сапоги-ботфорты и поинтересовался:

– Вы, Мадлен, работаете проституткой?

Она хмыкнула:

– Не, стриптиз пляшу в клубе «Голубой зайчик».Попадаются иногда клиенты, но в основном зарабатываю танцами, я артистка.

– Очень приятно, разрешите представиться – ИванПавлович Подушкин, ответственный секретарь общества «Милосердие». Мне хотелосьбы угостить вас чашечкой кофе с коньяком, если, конечно, вы соблаговолитепройти со мной в ресторан.

Мадлен улыбнулась:

– Ты симпатичный и внешне ничего, пошли.

Я шагнул было в сторону гибрида капуччино с пельменной, нодевушка схватила меня за руку.

– Не, к нашим не надо, там чистая рыгаловка, пошли ккнедликам.

Услыхав второй раз непонятное слово, я не утерпел и задалвопрос:

– Кто такие кнедлики?

– Чехи, – засмеялась Мадлен, – кнедлики –ихняя еда национальная, они ее так расписывают, ну прямо вкуснее не бывает. Вкакую жральню ни зайдешь, везде одни кнедлики в меню. Я из любопытствапопробовала и скажу тебе: никогда не ешь. Больше всего они напоминают толстые оладьииз картошки, перемешанной с манной кашей, прям тошнит. Но кофе чехи делаютклассно, может, просто насыпают в машинку по норме? Наши-то жадятся, так иноровят два зерна в кофеварку сунуть. Двигай за мной.

Уверенным шагом Мадлен ринулась по улице вверх, я поспешилза ней. В отношении кнедликов абсолютно солидарен с Мадлен. Я имею в видунациональное блюдо, а не людей. Помнится, в ресторане с трудом проглотилкулинарный шедевр.

Когда хозяйка выбранного моей спутницей заведения принеслакофе, коньяк и пирожные, Мадлен деловито сказала:

– Мой час стоит сто долларов, плати и пользуйся.

– Но я хотел лишь поговорить.

– И че? Время-то займешь.

Я признал ее правоту и кивнул.

– Хорошо. Значит, так, общество «Милосердие» занимаетсятем, что помогает нуждающимся людям, дает им деньги.

– А под какой процент? – мигом поинтересоваласьМадлен.

– Без возврата и без процентов.

– Дарите бабки?

– Да.

– Во класс! Дайте мне тысяч сто баксов, –оживилась девица, – я квартиру куплю, задолбалась с родителями жить,надоели до смерти. Живут на мои деньги, жрут, пьют, одеваются и орут: «Ты б…».Интересное дело, как бы они жировали, не пойди я в шлюхи. А че, нормальнаяработа, денежная!

Я кивнул: