– Это ничего не доказывает. Могу я позвонить своему отцу? – спрашивает она, поджимая губы. – Мне некомфортно от того, что меня допрашивают и обвиняют в том, чего я не делала.

– Да. Мы позвоним вашим родителям и обсудим наши следующие шаги.

– Следующие шаги? – спрашивает Джиа.

– Наказание за это преступление – исключение, мисс Теллер. Мы не потерпим агрессоров в нашей школе.

– Вы знаете, кто мой отец? – она улыбается. – Я уверена, он будет рад узнать, что вы допрашиваете нас в присутствии юриста.

– Миссис Джексон присутствует здесь в качестве матери, а не адвоката.

Ну…

– Мисс Мэддокс, – говорит директор Фалькон, прежде чем Джиа успевает возразить. – Вы всё время молчите. Вам есть что сказать в свою защиту?

Дестани смотрит на Фалькона, потом на меня. Ее нос краснеет, глаза увлажняются – явные признаки, что ее переполняют эмоции. Она наклоняется вперед, прикрывая рукой рот и нос.

– Простите, – с плачем выдает она.

Джиа закатывает глаза к потолку и откидывается на спинку стула.

– Куинн, – Дестани смотрит на меня, – ты была права: я трусиха.

Мои глаза тоже увлажняются.

– Я не знала, что… – она опускает глаза, – что расовая тема… Я не знала, что она так тебя напрягает. Мы все просто шутили. И ты всегда была другой. Мы никогда не имели в виду тебя! – она смотрит на меня, по ее лицу текут слезы.

Она не понимает, что не может говорить о темнокожих, не имея в виду и меня. Она не понимает, что использовать слово на «н» в любом контексте – это не шутка. Не для меня. Но ей жаль. Ей не всё равно. Я не знала, что ей не всё равно. Неважно, как сильно она меня обидела, для нее в моем сердце всегда будет место.

– Мисс Мэддокс, вы принимали в этом участие? – он спрашивает, указывая на мой телефон и дневник на его столе.

Дестани смотрит на него. Потом моргает и кивает.

– Это я украла дневник.

– Как насчет аккаунта в Инстаграме? – спрашивает он.

– Я о нем знала, но это я не размещала там фотографии, – она косится на Джию.

– Мисс Теллер? – спрашивает он.

Она скрещивает руки на груди.

– Это была не я.

Он кивает. Потом смотрит на мою маму.

– Я собираюсь сейчас вызвать их родителей. Вы можете остаться.

– Нет! – Моя мама встает, протягивая директору Фалькону руку. Он ее пожимает. – Сообщите нам о своих финальных решениях. – Потом она поворачивается к нам: – Девочки, идемте!

Фалькон протягивает мне мой телефон и дневник.

– Отправь эту запись мне на электронную почту, – говорит он.

Я киваю и вслед за Оливией иду к двери. Бросаю взгляд на Дестани. Прикусив губу, она смотрит, как я ухожу.

– Спасибо, – говорю я ей.

Она медленно закрывает глаза и кивает. Потом снова поворачивается к Фалькону, прикрыв рот руками. Джиа демонстративно отворачивается, когда мы уходим.

Когда мы выходим из кабинета, Ливви визжит и обнимает меня так крепко, что мне едва удается поднять руки, чтобы обнять ее в ответ. Потом она бросается к моей матери, чтобы обнять и ее.

– Спасибо вам огромное!

Мама улыбается и тоже обнимает ее.

– Тебе не за что меня благодарить.

– Нет, нам есть за что, – говорю я. – Ты была прекрасна, мам.

Ливви отстраняется и кивает.

Мама смотрит на меня, улыбка сходит с ее лица.

– Мне жаль только, что я не узнала раньше, – она качает головой, глядя на меня. – Жаль, что я не узнала раньше обо всем – о Колумбийском университете, о расизме, о шантаже. Не могу поверить, что ты всё это скрывала от меня.

Я опускаю глаза.

– Я знаю. Прости.

Она вздыхает.

– Оливия, ты можешь вернуться на урок. Позвони мне, если тебе что-нибудь будет нужно! – она бросает на Ливви строгий взгляд.

– Да, мэм, – кивает Ливви, – еще раз спасибо! – она машет мне.

– А я? Мне нельзя пойти на урок?

– Мы с тобой едем на ланч, – она ведет меня по коридору к выходу.

– Прямо сейчас? – спрашиваю я.

Она окидывает меня холодным взглядом.

– У нас встреча с одной из моих подруг из Техасского университета. Ты так или иначе покинешь этот список ожидания.

* * *

Мы сидим за столиком у окна, из которого видно крыльцо и декоративные пальмы вдалеке. У меня такое ощущение, будто уже лето и на мне должно быть легкое платье с сандалиями вместо узких джинсов и свитера.

Я полулежу на стуле, закинув голову на спинку. Мы ждем за этим столиком уже сорок пять минут, не заказывая ничего, кроме воды.

– Сядь нормально, – мама шлепает меня по плечу, – она здесь.

Это темнокожая женщина, громко отстукивающая каблуками по полу. При виде моей мамы она пропевает:

– Венди!

– Алора! – Мама встает и крепко ее обнимает. Они раскачиваются, гудя. А потом, продолжая держаться за руки, расходятся, чтобы посмотреть друг на друга.

– Секси-мамочка, – говорит Алора, окидывая взглядом мою маму в ее офисном костюме.

– Деффффачка, – мама разглядывает платье Алоры с этническим рисунком, глубокое декольте, множество браслетов, серьги-кольца с собачками и яркую повязку на голове, из которой с макушки свисает массивный пучок кудрей. Алора делает оборот вокруг себя, пока мама ее хвалит. Она и вправду очень красива. Она похожа на королеву.

Потом они с мамой резко останавливаются. Алора смотрит на меня поверх своих больших круглых очков.

– Это и есть провинившееся дитя?

Я хмурюсь, покосившись на маму.

– Ага, это она, – она машет мне. – Поздоровайся, Куинн.

– Здравствуйте, – я протягиваю руку.

Она пожимает ее и садится. Потом подходит наш официант и принимает заказ. Как только он уходит, Алора скрещивает руки на столе и переходит прямо к делу.

– Венди рассказала мне о твоей ситуации. Вот уж наломала ты дров.

Я опускаю глаза, захваченная врасплох ее суровым тоном.

– Я взглянула на твое заявление, – продолжает она, – твой средний балл и экзаменационные оценки…

– …ужасные.

Она кивает.

– Очень низкие.

Я бросаю взгляд на маму, потом на свой стакан воды, по внутренней стенке которого стекают капельки воды. Когда же уже принесут еду. Мне хотелось бы уйти прямо сейчас.

– Но потом я увидела твое эссе.