Он рассказал про их семью, про весь род Дитришей, уходящийкорнями куда-то в тьму веков, во времена до неведомой катастрофы, изменившеймир. У меня создалось впечатление, что это была действительно хорошая семья,пусть и не лезущая во власть, но пользующаяся уважением на острове.

Все, что мог, Дитриш поведал и о Людях-над-людьми. Онипоявлялись в городе чаще всего во время весенних ярмарок и гуляний. Скупалипривезенные с материка артефакты. Даже отчасти веселились вместе со всеми,солдаты, к примеру, непременно захаживали к местным девицам легкого поведения.Из его слов было ясно, что завести ребенка от такого визитера считалось большойудачей, и, как правило, проститутка после этого могла найти себе удачную партиюи выйти замуж — если желала, конечно. Впрочем, Люди-над-людьми своимиотпрысками никак не интересовались, да и те росли самыми обычными, разве чтосчитались удачной партией. Я подумал, что таким вот веселым и неофициальнымобразом функционалы разнообразили генофонд маленького человечества.

— А они всегда появлялись с солдатами? — спросил я.

— Да. Солдаты помалкивают большей частью. Они наши языкитолком не знают. Вот те, кто без оружия, они говорят свободно. Как ты.

— Солдаты, наверное, не функционалы, — сказал я. — Обычныелюди из другого мира, с Аркана… И они всегда уходили?

— Ходят истории, что когда-то солдаты влюблялись в нашихдевушек и оставались навсегда. Но ты же знаешь женщин, могли и выдумать дляромантики. Дело старое…

— И конфликтов никаких не было никогда?

— Нет. Все очень вежливые. Конечно, иногда торговаливтихаря… — Дитриш сделал паузу. — У меня отец незадолго до смерти очень хорошос одним сошелся. У отца была жемчужина. Совершенно немыслимая, вот такая! —Дитриш изобразил руками что-то вроде маленького яблока. — Абсолютно белая,молочная. Совершенно ровный шар. Я даже думать боюсь, за сколько отец ее купил…И он поменялся с одним солдатом…

— Показывай, — не выдержал я. — Кажется, я уже понял, к чемуты!

Дитриш улыбнулся и отошел от обеденного стола. В дальнемуглу зала на курительном столике лежало что-то завернутое в плотную краснуюткань. Дитриш развернул предмет и торжественно показал мне:

— Вот. Оружие Людей-над-людьми.

— Да… жадность солдата обуяла… — признал я, хоть и былслегка разочарован. В руках у Дитриша был автомат — точно такой же, какутопленный мной в море.

— Только патронов нет, — с сожалением добавил Дитриш. —Видишь, в это отверстие вставляется специальный контейнер, в нем хранятсяпатроны. Отец пытался сделать замену, но так и не сумел.

— Магазин есть у меня в сумке, — сказал я. — Но там всегочетырнадцать патронов. Лучше, чем ничего, конечно…

— Держи. — Дитриш протянул мне оружие. — Тогда он твой.

— Жемчужина, — сказал я. — Немыслимой красоты и цены. А?

— Вот жемчужину я бы пожадничал отдать, — признался Дитриш.— А оружие… я не умею из него стрелять. У меня нет от него важной части ипатронов. И вообще тебе оно нужнее.

— Спасибо, — сказал я. — А я свой автомат утопил. В море.Когда спускался со скалы по веревке. У меня была очень прочная, но тонкаяверевка. Как нитка на вид. Я ее обмотал вокруг автомата…

— А, знаю, — просиял Дитриш. — Солдат показывал отцу, тотрассказал мне. Вот, приклад откидывается, так… Тут в прикладе специальнаярамка, в которую пропускается нить, и зажим, который контролирует спуск.Держишься за ствол и приклад, а пальцем легонько регулируешь скорость… Ты оченьумный, Кирилл, если сам до этого дошел!

— Ты даже не подозреваешь, какой же я идиот, — глядя наавтомат, сказал я. — Я… в общем, я все делал иначе. Совсем иначе. И чуть неразбился.

— Тогда тебе просто везет, — сказал Дитриш. — Знаешь, это,может, даже и лучше, чем быть умным, но невезучим.

Мы почему-то склонны считать, что люди, которые нам нравятсяи даже вызывают зависть, все эти успешные спортсмены, популярные артисты,знаменитые музыканты, удачливые бизнесмены — они всегда счастливы. Вся «желтая»пресса, по сути, тем и кормится, что разубеждает нас в этом — «она развелась»,«он запил», «эти подрались», «тот изменил». И мы читаем, кто-то брезгливо, акто-то с радостным любопытством. Читаем не потому, что грешки и бедызнаменитостей так уж велики. А потому, что только эта размазанная по газетнойбумаге грязь способна нас утешить. Они такие же, как и мы. Они пьют шампанскоеза тысячу долларов, а мы — чилийское вино. Они едут в Австрию на горнолыжныйкурорт, а мы — к теще на дачу. Им рукоплещут стадионы, а нас жена похвалила зато, что мусор вынесли. Но все это не имеет значения, если у них та же самаятоска, та же самая печаль, та же ревность и те же обиды.

И мы не замечаем, как сами накручиваем ту пружину, чтозаставляет их пить коллекционные вина, когда они в них ничего не понимают, ахотят пива, что заставляет их буянить в Куршавеле и драться с журналистами.Потому что чем упорнее макать человека в его проблемы и кричать «Ты такая жескотина, как и мы!», тем сильнее ему захочется ответить: «Нет, нет, не такая, акуда большая!»

Я смотрел на молодого, красивого, умного парня, которогоуважает едва ли не все население его маленького мирка, и понимал, что он неслишком-то счастлив. Что пусть в меньшей мере, чем у нас, но незримый прессответственности, зависти, неравенства существует и тут. И это может быть удача,а может быть и целиком его заслуга, что он вопреки всему остается хорошимпарнем.

— Не сказал бы, что ты невезучий.

Дитриш усмехнулся.

— Я всю жизнь занимаюсь не тем, чем хочу. Семейнаяпреемственность. Если твой прадед в голодные дни раздал все запасыпродовольствия и спас город, если твой дед первым построил водохранилище, еслитвой отец сорок лет был мировым судьей — то и от тебя все ждут… — Он помедлил.

— Подвигов? — подсказал я.

— Да нет… Если бы подвигов! Знаешь, как мне хочется вместе стобой пойти к этой башне? Но я не пойду. От меня ждут работы. Того, что будутаким же предприимчивым, щедрым, терпеливым, находчивым, как мои предки. Чтоесть такой вот уважаемый человек Аль Дитриш, к которому и город, и каждыйчеловек может обратиться, если нужда возникнет. Даже жениться, к примеру, япросто обязан на умной, бедной и некрасивой девушке.

Я засмеялся.

— Тебе смешно. А это тоже как традиция. Как легендыпроституток про влюбившегося солдата. Только тут все по-честному, Дитришивсегда брали жен умных, но из простых семей. И некрасивых.

— Та девушка в библиотеке, она красивая, — сказал янебрежно.

Дитриш покраснел.

— Ты вино пьешь?