— Давай.

От робота шло тепло — мягкое, почти живое. И туман будторасступался вокруг, я почувствовал, что одежда начинает подсыхать.

— Как твое имя?

— Кирилл. Я не спросил твое, извини…

— Не важно. Зови меня «робот». Из какого ты мира?

— Земля. У функционалов ее зовут Демосом.

— Я так и предполагал, — удовлетворенно сказал робот. — Тыпочти не шокирован и знаешь слово «робот». Ты мог прийти только из техническиразвитого мира. Как ты оказался здесь?

— Я бывший функционал. Таможенник.

— Бывших не бывает. Даже если ты прервал связь с функцией,измененная вероятность в тебе осталась.

— Измененная вероятность?

— Моя очередь задавать вопросы, — напомнил робот. — Да,измененная вероятность. Вывернутое время. Локальный хроноклазм.Неосуществленная реальность. Межвременная флюктуация. Это из области квантовойфизики.

— Никогда такого не слыхал, — буркнул я тоном специалиста поквантовой физике.

— Из нашей квантовой физики. Это то, что функционалы делаютс людьми, превращая их в себе подобных. Прерывают их связь с реальностью ипридают их существованию вероятностный оттенок… Не важно. У тебя нетдостаточных знаний для восприятия теории, к тому же я и не знаю ее достаточноглубоко. Итак, ты бывший функционал. Почему ты прервал свою функцию? Какправило, существование функционала достаточно приятно. Любовь?

Я посмотрел в мягко светящиеся фасеточные глаза и напомнилсебе, что это чудище в какой-то мере было человеком.

— Да.

— Обычная история, насколько мне известно. — Робот мягкокоснулся моего плеча. — Функционалы с течением времени утрачивают умениелюбить… и всегда недооценивают силу этого чувства. Ты полностью лишился своихспособностей?

— Нет. Они проявляются иногда. Мне кажется, что в техслучаях, когда я стою перед серьезным выбором.

— Правильно. Ты не вернулся в полной мере в свою реальность,Кирилл. Ты продолжаешь оставаться помехой в ходе времен. Песчинкой в океане,которую носят волны.

— Да ты поэт…

— Был. Не важно. Ты хочешь отомстить?

— Хочу закрыть для функционалов Землю. Так же, как закрылсяваш мир или Твердь.

— Мы закрылись по-разному. Твердь ведет войну. Мыизолировали себя на уровне тонких структур пространства. Никто и никогда большене проникнет в наш мир, и мы никогда не сумеем выйти вовне.

В голосе робота была печаль.

— Я сочувствую.

— Спасибо. Не важно. Я не совсем человек и не испытываюподлинной тоски по родине. Но мне неприятно то, что происходило во времявторжения. Человек, чье сознание лежит в основе моего, погиб от рукфункционалов. Я хотел бы нанести функционалам урон, который помешает повторениюподобного.

— Наши желания совпадают, — пробормотал я. — Вот только я быеще хотел вернуться домой…

— Я должен тебя предупредить, что шансы на это исчезающемалы.

— Я знаю.

— Тогда мы — союзники.

Союзники — в этом слове всегда есть элемент временности.Союзники Второй мировой благополучно разругались, едва закончив войну, да и вовремя войны уже готовились к будущему противостоянию. Советский Союз распался —и теперь отношения между бывшими союзными республиками куда хуже отношений спрежними врагами. Так и в обычной, человеческой жизни — часто ли мы употребляемслово «союзник»? Друг, товарищ, единомышленник — запросто. А в слове «союзник»будто заложен будущий раскол. Он не друг. У нас просто общие интересы. Вкакой-то одной сфере и на какой-то определенный период времени.

Ох, зря Советский Союз назвали Союзом! Заложилилингвистическую мину под будущее. А стоило хотя бы поинтересоваться, откудавзялось слово «союзник»! Две с лишним тысячи лет назад так называли подчиненныеРиму области Италии, которые обязаны были во всем помогать Риму, но саминикаких прав не имели…

Я вздрогнул, сообразив, что рассуждаю на тему, о которойникакого представления раньше не имел. Способности функционала прорезались.

Значит, я делаю выбор.

Та часть меня, которая, если верить роботу, вообще кчеловеческой плоти и крови не имеет никакого отношения, моя «измененнаявероятность», проснулась и любезно предлагает мне доступ к энциклопедическимзнаниям.

Я недолго колебался.

— Хорошо. Мы союзники.

— Я нуждаюсь в человеческой помощи. — Робот поднялся. — Входв здание открывается только для людей. Как ты видишь, я не слишком подхожу подопределение человека. Мне приходилось ждать появления людей, чтобы попытатьсявойти в строение.

— Эй! — Я тоже вскочил. — Так ты уже пытался?

— Да. Иногда здесь появляются люди. Авантюристы, искателиприключений, охотники за сокровищами. Если мне удавалось их задержать, то яотвечал на их вопросы и предлагал совместный поход в башню.

— И много таких было?

— Шестьдесят два человека. Совпадение с количеством лет,проведенных мной здесь, случайно. Иногда люди не появлялись три, четыре года.Самый большой перерыв прервало твое появление — девять лет.

— Замечательно. И что они спрашивали, что ты им отвечал?

— Они задавали другие вопросы: есть ли в здании сокровища,есть ли у нас шансы войти туда и выйти обратно. Я отвечал, что сокровища есть ишансы — тоже.

— И все соглашались?

— У них не было выбора. Я объяснял, что не могу допуститьширокой утечки информации о себе. Они должны были идти со мной — или погибнутьсразу. Они предпочитали идти.

— И гибли?

— Да.

— Просто чудесно! — Я уставился в безразличные стеклянныеглаза. — Ты не добрый робот, верно?

— У меня есть цель. Ты всегда бываешь добрым?

— Но я… — Я замолчал. Что «я»? Человек? Так и передо мнойчеловек в металлическом теле. Он не связан никакими законами, он поступаетсвободно.

— Они шли сюда, зная, что рискуют и могут погибнуть. Имхотелось приключений и сокровищ. Они получили приключения, и у них был шансобрести сокровища. Все честно.

— Ты и мне поставил бы этот выбор?

— Если бы ты отказался — конечно. Но ты же не отказался. Тысам хочешь туда попасть. Разве не так?

Логика — штука хорошая. Хоть и подлая.