А мужчина все продолжал действовать в ней, поддерживая всетот же ритм, все ту же меру погружения. Она никогда не предполагала, чтонайдется способный на такие долгие усилия человек, и она изливалась чаще исильнее, чем когда-нибудь прежде. Она подумала, сколько еще неизведанного длянее в стране любви! Не встреть она этого иностранца, она так бы и прожила своюжизнь, не зная ничего о подобном наслаждении.

«Я должна превзойти самое себя, – подумала она, – И сегодняночью я сделаю это».

Но после последнего, самого разрушительного оргазма,ударившего в нее, как слепящая молния, она почувствовала, что ей довольно.Бушевавшая в ней огненная буря сменилась величественным покоем, ясностью,безмятежностью. Если то, что она испытывала перед этим, было наслаждением, тотеперь ну ступило полное счастье, нирвана.

С протяжным громким стоном мужчина извергся во второй раз изастыл на ней, словно пораженный в спину ревнивым кинжалом. Другие оттащили егои заняли его место. А она и не замечала, кто его сменил и сколько их было.

Когда ощущения вернулись к ней, она спросила себя, сколькоже этих незамеченных ею любовников прошло через нее.

«Надо было считать, – упрекнула она себя, – иначе это неимеет никакого смысла».

Но так как они продолжали прибывать, она открыла новую формуудовлетворения: не чувственный пароксизм на этот раз, а некий рассудочный виднаслаждения, даже более восхитительный. И она поздравила себя, что поднялась оторгазма тела к более высшему оргазму – оргазму духа.

Что значит отдаться по зову бездумной страсти – истинныйэротизм в том, чтобы отдаваться сознательно, обдуманно. Эротизм начинается там,где кончается похоть: нельзя распознать его могущественное значение, покаглавенствует удовольствие.

Ее стало беспокоить, однако, что не всем здесь удаетсяпровести с ней время должным образом, а ей хотелось бы раздать им всем покусочку своего тела. Так было бы печально, если кому-нибудь надоест ждать и,устав от нетерпения, он отправится искать что-то другое. Беспокойство оставлялоее тогда, когда она чувствовала, что кто-то новый приближается к ней, чтобысменить предшественника. И совсем приятно было ей видеть, как партнер выходитиз нее, сползает к ее ногам и исчезает в мерцающем полумраке, даже неподнявшись на ноги; все в этой комнате происходило в горизонтальной плоскости,вертикали избегались.

Одни приклеивались к ней губами и качались в упоительномритме, другие возвышались над нею, опираясь на руки, чтобы видеть выражение еелица во время действа. Для всех них она использовала всю свою ловкость иумение, приобретенные под наставничеством Жана. Всякий раз, когда ее партнеркричал от наслаждения, она мысленно посылала слова признательности своемусупругу, благодаря его за то, что он сделал ее столь умелой любовницей – развеона была такой, когда принесла ему в дар свою лесбийскую девственность?

То ли по молчаливому уговору, то ли по распоряжениюморяка-церемониймейстера, никто из мужчин не ласкал ее. Такой деловой подход,каким бы обидным ни показался он ей в других, более банальных случаях, точносоответствовал ее нынешнему настрою мыслей. Она смотрела на себя как наинструмент для наслаждения многих мужчин – и только. Ей хотелось, чтобы импришлось по вкусу все, что они узнавали в ней, чтобы они наслаждались игрой еемускулов, чтобы они удовлетворяли свою эгоистическую похоть, а о ней совсем недумали. Это было самоотречение художника. Весь свой любовный талант, всю своюизобретательность она пустила в ход, только бы насытить их, только быпонравиться им, чтобы они могли рассказать всему городу, что в деле любви онапревосходит самую дорогую и изысканную проститутку и полна разнообразныхсюрпризов.

И вот наступил момент, когда ей стало плохо. Она уже немогла ни чувствовать, ни думать. И наконец – полная остановка. Никто больше незанимался ею.

* * *

Много позже она пришла в себя, разбуженная чьим-то голосом.В комнате сделалось как-то прохладнее, дышать стало легче. Эммануэль поднялаглаза, чтобы разглядеть, кто же обращается к ней, благо в комнате стало намногосветлее, чем раньше. И ее все еще затуманенные сном глаза увидели, что кто-тостоит над нею, расставив ноги. И какие ноги. Боже правый! А там, выше, где онисоединялись, какая поросль: юная, свежая, сладострастная, зовущая. И какойогненный цвет! Поросль покрывала холм таких размеров и так выдававшийся вперед,что он казался почти ненормальным. Эммануэль вспомнила, что однажды она ужелюбовалась этим бутоном: в то время он был небрежно прикрыт – именно прикрыт, ане спрятан окончательно – малюсеньким бикини. И тогда ее страстно потянуло кэтой девушке именно из-за маленького кусочка белой ткани: он подчеркивал нетолько заросли холма Венеры, но и само ущелье – скрытые там выступы и жемчужинытак выпирали из-под белой ткани, что привлекли бы, наверное, больше восхищенныхвзоров, чем если бы все это было обнажено полностью. И сейчас Эммануэль почти ссожалением вспомнила о том развратном бикини. Но все же как было прекрасновидеть этот нахальный холмик, ждать, пока парящие вверху соски опустятся к еегубам. О нет! Гораздо лучше, если не грудь, а то, что ниже, опустится к ее рту,заполняя его, как некий пряный плод, своим освежающим соком.

– Я вас знаю, – сказала Эммануэль, убедившись, что все этоей не снится. – Я видела вас в бассейне. Но я не помню, как вас зовут. – Ивдруг добавила: – Львенок, вот вы кто!

– Меня зовут Мерви, – ответила девушка, – Римляне называютменя Фьямма, потому что я зажигаю их, или Рената, потому что я возрождаю их изпепла. Мой любовник зовет меня Мара, как индийского демона. Но я – Майя. ИЛилит.

– Как прекрасно носить столько имен, – прошептала Эммануэль,хотя эта маленькая речь позабавила ее.

– У меня есть и другие имена, только я не могу их сейчасвспомнить. Те, что я назвала сейчас, я ношу только обнаженной.

И, чуть прищурясь, без тени улыбки она добавила:

– И, конечно, у меня совсем другие имена, когда я бываюмальчиком.

Эммануэль подняла брови. Она решила использовать ситуациюмаксимально. В самом деле, после всего, что было, почему бы и не это странноесущество. Только одна небольшая формальность:

– Но когда вы бываете мальчиком, у вас остаются волосы?

Как было бы досадно потерять эти невероятные заросли,густые, длинные и такого цвета. Красные, как китайское золото! «Мальчик илидевочка, сказала она себе, какая разница! Я хочу это существо!» Ее взор сновапробежал по пылающим джунглям.

Создание тоже смотрело на нее. Потом Эммануэль услышала:

– Как жаль, что вы не приехали в Сиам раньше. Я бы могла васдорого продать.

И, сморщив губы, существо продолжало совершенно серьезнымтоном: