– Ну ладно, дело не в этом. У нас еще будет время.

– Вы торгуете женщинами? – поинтересовалась Эммануэль.

«Львенок, – думала в это время, не дожидаясь ответа, –принадлежит, очевидно, к тем, кто не различает добро и зло, порок идобродетель. И у нее нет возраста: глядя на ее лицо, ей можно дать лет десять,но грудь у нее, как у двадцатилетней, а вот ее холм Венеры делает еебессмертной. Как ангела. Или как дьявола».

– А где же Ариана? – спросила Эммануэль. Мерви пристальнопосмотрела на ее губы.

– Пойдемте со мной в ванную, – сказала она спокойно, словновопрос Эммануэль не заслуживал никакого ответа.

Зачем? Эммануэль была удивлена. Она понимала, что это неприглашение к любви, во всяком случае, к любви в обычном смысле этого слова.Неясно, смутно она представляла, что можно ожидать чего-то этакого отженщины-львенка. Ей хотелось бы согласиться, но надо было для этого вставать,идти…

Прежде чем Эммануэль успела понять, в чем дело, послышалисьприближающиеся шаги, и Мерви исчезла. Здесь, в Малигате, казалось,поддерживался определенный, с правильными интервалами ритм чередования приемовпищи и приступов любви. Шаги на этот раз означали приближение блюд с яствами инапитками. И действительно, тут же Эммануэль почувствовала, что голодна.

Эммануэль не могла припомнить, видела ли она раньшекого-нибудь из своих соседей по столу (или, точнее, по пестрым подушкам). Былили среди них те, которые так хорошо провели с ней время совсем недавно? Но,может быть, оставаться в таком неведении было гораздо пикантней?..

Пошли по кругу трубки, наполненные опиумом. Полумракприобрел теперь голубой цвет и терпкий запах. Опиум не соблазнил Эммануэль. Онауже знала его вкус. Она услышала, как кто-то читает стихи: «Воздух так сладок,он не даст умереть». Где она слышала это? Она не могла вспомнить, ей было леньвспоминать… Но как только она задремала, ее разбудили.

– Так что вы собираетесь делать с вашим супругом? – спросилее какой-то молодой человек. Она ограничилась беглой улыбкой: это был сложныйвопрос. «Здесь Ариана», – объявил чей-то голос. Но дверь не открывалась, и небыло никакого движения в комнате. Ей хотелось пить.

– Вот, – сказал тот же молодой человек, поднося к ее губамстакан. Потом вздохнул:

– Я бы хотел снова любить вас, но, сказать по правде, у меняуже нет сил.

У меня тоже, подумала Эммануэль. Так-то вот. Нельзя всевремя заниматься одним и тем же. Она оглядела себя. Фантастика: она была совсемголой! Значит, после всего они стащили с нее одежду, а она даже не заметила.Ноги ее были раскинуты, она сомкнула их. Грот, подумала она, в который никто нестремится смешная вещь. А ей и не хотелось, чтобы туда кто-нибудь сейчасстремился. Который час? И где моя милая туника? Теперь-то она, кажется,потеряна наверняка. Как же добраться до дому?

– Так что я должна сказать Жану?

Собеседник покачал головой, с симпатией глядя на Эммануэль.Потом осчастливил ее идеей:

– А почему бы вам не предложить ему Мару? «Так вот он, еелюбовник», отметила Эммануэль.

– Вы бы жили втроем, – продолжал он, все болеевоспламеняясь. – Вы бы очень продвинулись вперед. Не сомневайтесь, вам именнотак и надо поступить.

Почему Мара – или Рената, или Фьямма, как ее там на самомделе зовут, подумала Эммануэль. Почему она, почему не Ариана или, еще лучше,Мари-Анж? Или какая-нибудь другая женщина? Анна-Мария, например, совсем была бынеплоха. Но можно понять и этого молодого человека: для него-то нет в миреженщины лучше, чем его любовница.

– О, да, – сказала она, – это было бы прекрасно.

Он воодушевился:

– Тогда не надо терять времени. Просто смешно, если вы сЖаном не воспользуетесь такой возможностью.

«Какой?» – спросила себя Эммануэль, но как-то вяло, безистинного любопытства. И какая комбинация лучше: две женщины и один мужчина илиодна женщина и двое мужчин? Последнее сочетание показалось ей болеесоблазнительным. Вторым мужчиной мог бы быть Кристофер. Или Марио. Нет, неМарио. И Кристофер – тоже нет.

– А что вы думаете об этом? – спросила она молодогочеловека.

– Две женщины кажутся мне более логичным вариантом, особенноесли они к тому же лесбиянки. Но, во всяком случае, главное – это начать. Темпутем или этим – разница небольшая. Я пришлю вам свою книгу…

– Что-нибудь о браке втроем?

– И еще о многом другом.

– Хорошо, я должна ее прочесть, потому что я ведь толком незнаю, как это делается. Наверное, это напоминает танец втроем?

– Совершенно верно.

Эммануэль постаралась показать свое удивление по поводутакого простого решения вопроса. Но собеседник продолжал:

– Правда, это немного покрепче, слава Богу! Если бы этонапоминало детские игры, то что же здесь хорошего, правда? Не было бы ничеговозбуждающего!

Мы здесь не для того, чтобы забавляться, подумала Эммануэль.Мы пришли в этот мир, чтобы дать завтрашним существам их шанс, не бросить вызовморали, не переступить ее, а создать новую. В эпоху звездолетов смешнымикажутся мученья сэра Галахада. Пить яблочный сидр добрых старых дней, старойдоброй морали можно было в старые добрые времена. Но мы должны найти нечтолучшее, если мы намерены лететь к Бетельгейзе.

«Однако, – подумала она, – я играю роль Марио».

– Я не думаю, что мы сможем в самом деле все это изменить, –продолжала она свои размышления вслух, – но если мы хотим, чтобы наши дети былисмелее нас, мы должны идти этим путем.

Собеседник кивнул с самым серьезным видом.

– Вы сентиментальны.

– Я? – возмутилась Эммануэль.

– Для нас, для нас. Мы проницательны и умны, но наши чувствавыше вашего понимания. Мы рассуждаем подобно Эйнштейну, а любим в стиле Поля иВиргинии.

Она пожала плечами:

– Законы Эйнштейна не имеют и никогда не будут иметьотношения к человеческой любви. Любовь – не предмет физики.

– Совершенно верно, совершенно верно, – согласился молодойчеловек. – Здесь и начинаются трудности. Человечество знает только теперешнююжалкую ступень любви. В этом трагедия рода. Мы должны сосредоточиться на том,чтобы сейчас уже превзойти наши возможности, но пока мы можем толькоконструировать нашу любовь для нас самих. Неудивительно, что конструкция такнеудачна.

– Мир, – сказала Эммануэль, – холодный, гладкий кусокперкаля, но мы должны сделать его более выразительным, собрать в складки,поставить на нем свое личное клеймо.