class="p1">Более деловой частью форума являлась западная; здесь были расположены банкирские конторы, в которых виднелись бритые, алчные лица; среди них многие принадлежали вольноотпущенникам и иноземцам; нобили же брезговали заниматься денежными операциями сами; они приходили сюда только для заключения разных сделок. Рим уже не был городом небольшой общины с суровыми и простыми нравами; сюда достигали роскошь и влияние изящной Греции, изнеженность и пестрота Востока, а главное, здесь уже всесильно царил бог заманчивой наживы. В лицах, мелькавших в разнообразной римской толпе, светилось то раболепие, тот затаенный озлобленный страх, какими побежденные встречают победителей. Рим уже далеко прогремел своими победами и был властелином огромного мира.

Триклиниум

Квинт Клавдий поминутно останавливался, чтобы поздороваться с тем или другим сенатором; мимоходом нобиль отмахивался от надоедливых льстецов, которые лезли к нему с вопросами о делах, о здоровье и с разными новостями; между ними были такие люди, которые никуда не годятся, кроме места паяца, – за кусок хлеба продают они свою речь и свое молчание. Это были бездельники-паразиты, ищущие для себя даровой выгоды. «Они ничего не делают и всегда заняты, выбиваются из сил из-за пустяков, находятся в постоянном движении и никогда ничего не достигают, вечно суетятся и в результате только надоедают», – говорит один римский писатель. От многих нобилей Квинт Клавдий получал приглашения, других звал сам; с некоторыми он должен был разговаривать скрепя сердце, заискивать.

Покончив с деловыми беседами, Квинт Клавдий прошел на рыбный рынок закупить некоторую провизию к ужину. Солнце уже палило так, что глазам становилось больно смотреть на белизну зданий; все понемногу расходились с форума, чтобы после легкого обеда снова сойтись на Марсовом поле или же в термах[35] на купанье…

В доме Квинта Клавдия была роскошная пиршественная зала, в которой он любил принимать самых знатных гостей. На этот раз рабы готовили именно это помещение, так как хозяин ждал благородных нобилей Метелла, Валерия Марцуса и Корнелия Пульхра, очень видных людей города.

Среди белых колонн, увитых зеленью ползучих растений, там и сям были размещены высокие бронзовые подставки; в них уже горели лампочки, распространяя аромат курившихся благовоний. Темное бархатное небо с яркими звездами было естественным потолком, и в помещении стояла приятная свежесть. Посреди залы был большой четырехугольный стол; толстая его доска из драгоценного дерева, вывезенного из Атласских гор Африки, была украшена самой природой узорами наподобие тигровой шкуры. С трех сторон стояли три низких ложа, отделанные золотом и слонового костью; мягкие подстилки из лебяжьего пуха были покрыты тканями, шитыми золотом. В triclinium толпилась масса рабов, суетливо приготовлявших трапезу; сюда для услуг были отобраны наиболее юные, красивые рабы; на них были белые чистые одежды, перевитые на поясе чистым полотенцем; волосы их тоже были тщательно расчесаны. Но вот со стороны перистиля послышались веселые голоса, – хозяин вел своих гостей; они были в лучших праздничных одеждах, и по их голосам чувствовалось, что они настроены очень благодушно.

Гостей пришло больше, чем звал хозяин, так как приглашенные привели в свою очередь своих друзей (как тогда выражались – «теней»). Пришел также на пир один незваный надоедливый паразит. Полусерьезно-полушутя хозяин ему говорил: «Как, и ты здесь?! Как ни клянись, Требий, трудно поверить, что ты не стыдишься за свой образ жизни, что для тебя по-прежнему высшее благо – питаться чужими объедками… Ведь нет ничего непритязательнее брюха. Но допустим даже, что тебе нечем наполнить желудок: проси тогда милостыню! Разве мало места на пристани, мало мостов; и не найдется разве рогожки, чтобы немного прикрыться? Или тебе уж так дорого унижение за знатным столом и так силен голод? Дрожать от холода на улице и глодать грязный собачий огрызок – в этом ведь меньше позора!» Гости смеялись, смеялся и Требий, очень мало смущенный словами хозяина.

Пирующие римляне

Между тем к гостям подошли рабы и уже снимали с их ног сандалии, а мальчики подносили серебряные тазы, кувшины с водою и полотенца. Омывши руки и ноги, все направились к столу. Хозяин провел Метелла на самое почетное место, на среднем ложе, против двери; слева сел хозяин; справа от хозяина на ложе возлегли остальные почетные гости[36], а слева – клиенты и паразиты. Гости развернули принесенные с собою салфетки, и после возлияния богам ужин начался. На столе лежали для желающих вилки и ложки, но многие обходились без них.

Посуда искрилась и сверкала под светом светильников; гости похваливали роскошь золотой и серебряной сервировки и любовались тонким разноцветным стеклом. Всеобщее внимание было привлечено большим стеклянным сосудом, стоявшим посредине стола: в нем билась довольно большая живая рыба; хозяин рассказал, что она была привезена для него живой с берегов Понта и что он отдал за нее большие деньги. Гости смеялись, вспоминая о давнем постановлении против роскоши, особенно на пирах; жизнь оказывалась сильнее всяких законов. Рыба билась об стекло, пока не заснула; рабы позвали повара (тоже – гордость хозяина, который отдал за него большие деньги), и тот, при поощрительных замечаниях гостей, унес рыбу для приготовления в кухню.

На больших серебряных подносах рабы вносили кушанья, причем ставилось несколько кушаний зараз. Прежде всего появились закуски: устрицы, икра, редиска, вареные яйца – и фрукты: яблоки, груши, айва и другие. Пока гости насыщались, хозяин рассказывал, откуда он выписал то или другое. Беседа шла не спеша, много шутили и ехидно сплетничали об общих знакомых. После каждой перемены рабы подавали воду для умывания. Рабов было очень много, но они мелькали бесшумно, как тени, то подливая масла в лампы, то унося грязную посуду. Второй переменой было любимое кушанье римлян – белки в меду и масле, затем – языки красных гусей, жареные куропатки, рябчики и, наконец, огромный кабан, начиненный колбасами и сосисками.

Гости ели и похваливали, а оставшееся куски клали к себе в салфетки, чтобы унести домой. Валерий Пульхр, страстный охотник, рассказывал о своих приключениях с диким кабаном в лесах своего имения. К жареному подали соус по карфагенскому рецепту: он приготовлялся из крови и из внутренностей рыбы, причем в него клали много соли, и он долгое время стоял на солнце, что придавало ему большую крепость. На третью перемену рабы внесли поднос, заставленный лакомствами: тут были и золотистый мед, и сладкий мак, и всевозможные печенья в тростниковых и золотых корзиночках, и дрозды, набитые миндалем, виноградом и другими сластями. Салфетки гостей с остатками были отданы на хранение тем рабам, которых они