И ничего не увидел, кроме пустой дороги.

Позже, когда выдалось свободное время, осторожненькопоговорили в деревне с местными. Они эту загадку обсуждали скупо, нехотя и безвсякого удивления. Оказалось, им это прекрасно знакомо, и настолько давно, чтоуспело наскучить. Ну да, говорили они, ничуть не удивляясь. А как же. Ездит такая…невидимая. И давненько, между прочим, ездит, времен с довоенных. И никтоее никогда не видел, а вот слышать слышали многие. Ни вреда от этого ездуна,ни, понятно, пользы.

Это было проявление классического крестьянского менталитета– отнюдь не сугубо российского, а, пожалуй, интернационального. Крестьяниниспокон веков – приземленнейший практик. Он попросту старается не уделятьвнимания вещам, событиям, явлениям, которые не оказывают реального,непосредственного влияния на его жизнь. Ездит невидимая машина – и черт с ней,коли не вреда от нее, ни пользы…

Правда, один хитрый и пьющий старикашка, попробовал былотаинственным шепотком плести небылицы про лично им виденного синерожего шофера.Будто, мол, этот ездун обожает приглашать в кабину случайных встречных – и кто,мол, сядет, тот и пропадет с концами…

Но доверия этот, с позволения сказать, источник не вызывални малейшего. Во-первых, откровенно путался: то у него в кабине ездил синийгниющий мертвяк, то голый скелет. И во всем остальном имелись существенныеразночтения, детали всякий раз менялись. Во-вторых, из десятка наших«интервьюируемых» о привычке шофера заманивать в кабину неосторожных путниковговорил один этот старикашка. Все остальные повторяли одно и то же:машина-невидимка болтается по таежным дорожкам давно, лет сорок, многие ееслышали, но никто никогда не видел, и ни пользы от нее, ни вреда…

Вот такая история. Возможно, она и не впечатляет в сравнениис похождениями Малдера и Скалли (да и в сравнении со многими свидетельствами, вэтой книге приведенными допрежь). Не впечатляет – если вас не было среди техдвадцати пяти, кто своими ушами слышали не единожды шум мотора совсем близко…Шум мотора машины, которой не было.

Финал? Да, собственно, не было никакого финала. Махнулирукой. Не писать же в Академию наук: «Товарищи ученые, доценты с кандидатами!Пишут вам простые советские геологи числом не менее двадцати пяти. У нас туткаждый вечер ездит машина-невидимка, и задолбала она нас вконец, так чтопришлите экспедицию, только чтоб главным был непременно профессор с бородой,иначе несолидно…»

Ага… Им что там, в Академии наук, подтираться больше нечем,кроме как такими письмами? Туалетная бумага имеется…

В общем, мы попросту махнули рукой на этого чертованевидимого ездуна. Мы туда приехали не загадки природы разгадывать, а выполнятьконкретную работу, за что, между прочим, полагались приличные деньги. Своихзабот было по горло. На шум мотора по вечерам больше не обращали внимания, иточка…

С некоей попыткой объяснения – не этой загадки, но чем-тосхожей – я столкнулся лет двадцать спустя. Один мой знакомый жил с напарником втаежной охотничьей избушке, и каждую ночь им чертовски досаждало долгое, совсемблизкое петушиное кукареканье. Звуки вроде бы самые что ни на есть житейские –вот только до ближайшего жилья, где имелись бы курятники, нужно было идти насвоих двоих километров пятьдесят. Обитатели охотничьей избушки, к слову, велисамый что ни на есть трезвый образ жизни – они туда пришли не водку жрать, апромышлять соболя. Опытные были охотники, профессионалы. И вот, извольте… Зима,полсотни километров до ближайшей деревни – а петухи орут поблизости каждуюночь…

В общем, они поступили точно так же, как мы в свое время –стали жить так, будто никакого петушиного пенья и нет вовсе. Благо, кроме этогоназойливого кукареканья, более ничего странного так и не произошло.

Так вот, уже позже один городской человек с ученой степенью,услышав о загадочном петушином пении и о невидимой машине, пытался уверить,будто все дело в том, что в атмосфере существуют некие «звуковые каналы»,переносящие-де мирные бытовые звуки аж за десятки километров…

Что ж, объяснение как объяснение, не хуже и не лучше любогодругого. Беда только, что ученый человек очень быстро нам же и проговорился:означенные «звуковые каналы» – не введенная в научный оборот истина, а егособственная гипотеза, экспериментального подтверждения пока что не имеющая.Что, по-моему, научную ценность объяснения несколько снижало…

Так что… А что, собственно, «так что»? Все было именно так,и все осталось неразгаданным…

А вообще, в тех местах, о которых я пишу, с давних пордобывали золото. Для кого-то это не объяснение, но как для кого… Там, гдедобывают золото, знаете ли, частенько… блазнится, как выражались в старыевремена. Маячит. Видится. Причем порой это нечто оказывает, знаете ли, активноевоздействие на свидетелей – в отличие от нашей машины, не причинившей никому нималейшего вреда.

Такой уж металл это золото – металл, за который люди гибнутчаще и охотнее, нежели за все другие металлы…

И, что характерно, ни у кого из нас почему-то не было страхапри явлении машины-невидимки. Не было, и все тут. Это лишь усилилонаплевательское отношение к наблюдавшемуся феномену, чью загадку постичь так ине удалось. Вот если бы ночами пугало, если бы в палатку лезли синие рожи, а заспиной взрывались нелюдским хохотом замогильные голоса, если бы нелюдские огнисветились, и дым шел до самого неба, а идолы сами собой выкапывались бы изземли…

А что до настоящего страха… Был у нас в отряде пустой,вредный мужичонка. Не любили его за то, что выпив не более наперстка, начиналцепляться ко всем подряд с неясными ему самому претензиями, что-то нылоскорбительное, за грудки хватался – одним словом, был хлипок и неопасен, нонадоедлив, как комар. Пару раз ему подвешивали по сусалам, а потом, когданадоел вконец, решили проучить всерьез…

И вот вам декорации. Наш склочник (а он, на чемрозыгрыш и базировался, наутро ничего не помнил из вчерашнего) просыпаетсяпрямо у палатки, где вчера и заснул, не добредя до спального мешка. Головатрещит, во рту эскадрон ночевал – ну, симптомы все насквозь привычные, оно бы иничего, вот только неподалеку лежит смирнехонько и неподвижно накрытоебрезентом нечто, по форме крайне напоминающее утоплый труп мертвого человека. Ис одного конца сапоги из-под брезента высовываются, носками в небо. И сидит наднашим склочником начальник отряда с карабином на коленях. И, едвамужичонка пытается встать, рявкает:

– Лежать, мать твою! А то пальну!

И тут же – отряд в полном составе. Лица у всех мрачные, удрученные,головами покачивают: мол, надо же… м-да, ситуация…

Склочник, уже чувствуя неладное, все же вновь пытаетсявстать. И снова окрик:

– Лежать, не шевелиться! До приезда милиции лежать! Да,брат, ну и натворил ты… А впрочем, какой из тебя брат, тварь такая…

Как писал классик Успенский (который Михаил) – жить всегдастрашно, а с похмелья тем более.