Сугубая формальность речи уже была разновидностью чар. Яговорила честно и свято верила в то, что говорила, так что оно должно былоосуществиться. Если эльф коснется моей кожи, ему придется принять свой истинныйвид.

Я приподнялась и протянула ему руку. Простыни соскользнули,сбившись в складки у талии. Китто перекатился поближе ко мне, уставившись напорхающего человечка большими глазами. Он следил за крошечной фигуркойзавороженно, словно кошка за птичкой. Я знала, что гоблины не брезговалиполакомиться мясом других фейри. Выражение лица Китто наводило на мысль, чтофеи-крошки считались у них деликатесом.

– С тобой все в порядке, Китто?

Он моргнул и посмотрел на меня. Его взгляд переместился спорхающего эльфа на мои голые груди, и голодное выражение изменилось – нотолько слегка. Его взгляд меня напугал. Наверное, что-то на моем лицеотразилось, потому что Китто тут же спрятал лицо на моем голом бедре, зарывшисьв простыни.

– Вкус плоти придал дерзости нашему маленькомугоблину. – Это Дойл возник в дверном проеме.

Летающий малыш развернулся в воздухе и отвесил легкийпоклон.

– Мрак Королевы! Я польщен.

Дойл едва кивнул в ответ.

– Должен сказать, Шалфей, что не ожидал увидеть тебяздесь.

Крошечный человечек взмыл вверх, на уровень глаз Дойла, нооставался вне досягаемости для его рук, в точности как осторожное насекомое,которому он подражал.

– Почему же, Мрак? – Колокольчики в его голосезвенели уже не так радостно.

– Не думал, что Нисевин решит поделиться своим лучшимлюбовником.

– Я ей не любовник больше, Мрак, и тебе это отличноведомо!

– Я знаю, что другой стал отцом ребенка Нисевин и еемужем, но я не думал, что феи-крошки обращают внимание на такие тонкости.

Шалфей подлетел выше и на волос ближе.

– Ты думаешь, раз мы не сидхе, то и законов неблюдем. – Гнев должен был казаться бессильным, высказанный тоненькимзвенящим голоском, но не казался. Это был звон колокольцев, раскачиваемыхштормовым ветром, – ужасающая музыка.

– Так-так, – протянул Дойл. – Значит, уже нелюбовник королевы. И как же ты теперь живешь, а, Шалфей?

Я еще никогда не слышала, чтобы Дойл так дразнил кого-то. Оннамеренно издевался над Шалфеем. Ну, мне не приходилось видеть, чтобы Дойлделал что-нибудь просто так, так что я не стала вмешиваться. Но во всем этомчувствовался какой-то личный подтекст. Что мог сделать этот человечек Дойлу,чтобы заслужить такое внимание?

– Все женщины нашего королевства готовы мне услужить,Мрак. – Он подлетел едва ли не к самому лицу Дойла. – А ты, один изкоролевских евнухов, как живешь ты?

– Посмотри, кто лежит в той постели, Шалфей. Скажи мне,разве это не тот приз, за который человек ли, фейри ли с готовностью отдастдушу?

Порхающий человечек даже не оглянулся.

– Не знал, что ты любишь гоблинов, Дойл. Я думал, этово вкусе Риса.

– Прикидывайся дурачком сколько угодно, Шалфей, но тыотлично знаешь, о ком я говорю.

– Слухами земля полнится, Мрак. И по слухам, тыохраняешь принцессу, но не делишь с ней ложе. Было много споров, почему тыотвергаешь такую награду, когда другие уже изведали ее. – Человечекподлетел так близко, что едва не задевал крыльями лицо Дойла. – Слухиговорят, что, может быть, королева Андаис никогда не звала тебя в свою постельне только по одной причине. Слухи говорят, что ты евнух по природе, а не позапрету.

Я не видела лица Дойла за быстро бьющимися крыльями эльфа. Японяла, что, хоть его крылья и выглядят точно как крылья бабочки, движутся онисовсем по-другому и бьют много чаше.

– Даю тебе самую торжественную клятву, –усмехнулся Дойл, – что я получил удовольствие с принцессой Мередит так,как это только доступно мужчине и женщине.

Шалфей завис в воздухе, а потом нырнул вниз, словно на мигзабыл махать крыльями. Он собрался и снова вспорхнул к глазам Дойла.

– Значит, ты больше не евнух королевы, а любовникпринцессы. – Его голос, приглушенный и злой, походил на тонкое шипение.Что бы сейчас ни происходило, это точно было личными счетами.

– Как ты сказал, Шалфей, слухами земля полнится. Иговорят, будто Нисевин сообразила кое-что перенять у Андаис. Ты был фаворитомНисевин, пока единственный загул с Полом не преподнес ей ребенка. И когда ейстала запретной твоя постель, она запретила тебе соваться в чужие. Если ейнельзя иметь ее фаворита, то и никому нельзя.

Шалфей зашипел, как рассерженная пчела.

– Ты так рад, что мы поменялись местами, Мрак?

– О чем ты, Шалфей?

Неестественно спокойным был голос Дойла, и какая-то нотка внем говорила, что он отлично знает, что имел в виду эльф.

– Я веками дразнил тебя и всех вас. Великиевоины-сидхе, славные Вороны древности – низведенные до дворцовыхевнухов, – о да, я издевался над вами! Я похвалялся моей удалью ивосхищением моей королевы, я злобно нашептывал это прямо вам в уши.

Дойл молча глядел на него.

Шалфей отлетел подальше, выписывая круги в воздухе, какдругой мог бы это делать на земле.

– И что мне теперь вся моя доблесть? Что толку видетьее во всей красоте и блеске – когда я не могу к ней прикоснуться? – Онвновь повернулся к Дойлу. – О, я не раз вспоминал за эти годы, как я мучилвас, Мрак. И не думай, что ирония положения ускользнула от меня, хоть я и несидхе.

Он подлетел к самому лицу Дойла, и хоть я и знала, что оншепчет, его шипение заполнило комнату до самых углов.

– Ирония, которой хватит, чтобы задохнуться, Мрак,ирония, от которой умирают, ирония, которая заставляет убивать – лишь быизбавиться от нее.

– Так истай, Шалфей, истай и покончи с этим.

Маленький эльф отпрянул.

– Сам истай, Мрак. Истай и покончи с собой. Я здесь поприказу королевы Нисевин как ее представитель. Если вы хотите исцелениязеленого рыцаря, вам придется иметь дело со мной. – Его голос звенел отярости.

Гален вошел из гостиной в остававшуюся открытой дверь. Егообычная усмешка исчезла, лицо помрачнело.

– Я хочу исцеления, но не любой ценой.

– Достаточно, – сказала я. Мягко, без злости.

Все повернулись ко мне. Я заметила краем глаза, чтоостальные мужчины, включая Никку, столпились у двери.

– Я заключила сделку с Нисевин, а не Дойл. И только лплачу за исцеление Галена. Цена лекарства – моя кровь.

Шалфей порхнул к постели, немного не долетев до Китто именя.

– Один глоток твоей голубой крови, одно лекарство длятвоего зеленого рыцаря, так велела мне моя королева. – В его голосе большене звенели колокольчики. Это был почти обычный, тонкий, высокий, но мужскойголос.