Я смотрела на человечка с крыльями бабочки и не моглаподобрать ни одного нелицемерного аргумента. Лично я бы не стала никого убиватьза коллекционирование бабочек, но будь у меня на спине крылья мотылька ипроводи я большую часть своей жизни, порхая вместе с ними с цветка нацветок, – может, я по-другому оценивала бы смерть даже единственнойбабочки. Может, если ты размером с куклу Барби, убийство мелких созданий длятебя так же ужасно, как человекоубийство. Может, да, может, нет. Но я нечувствовала себя достаточно уверенно, чтобы спорить.

Я сгребла подушки за спину, устроившись полусидя. Для этогомне пришлось отодвинуть Китто. Он цеплялся за меня всеми конечностями, но глазаего были прикованы к Шалфею. Он следил за маленьким эльфом, словно не доверялему или ждал от него какой-то опасности... а может, просто думал, каков Шалфейна вкус. Но что бы он ни думал, мысли его не были дружелюбными.

Шалфей, казалось, не замечал малоприятного взгляда гоблина.Он просто порхал по комнате, пока я устраивалась поудобнее.

Я расправила простыню на груди и протянула ему руку – ладоньюкверху, чтобы Шалфей мог добраться до моих пальцев, потому что именно изпальцев он и будет пить. Нисевин как раз таким способом брала мою кровь, и еслиэто устроило королеву, то и для Шалфея сойдет. Кроме того, что-то в нем менянервировало. Смешно нервничать из-за кого-то, кого я могу одной рукойпришлепнуть к стене, но глупо это или нет, отрицать свои чувства я не могла. Иразубеждать себя я не стала, просто прикрыла свои самые уязвимые места и далаему только руку.

Шалфей приземлился на моем запястье, встал на колени наладошке и обхватил крохотными ручками средний палец. Он погладил палец, иощущение оказалось для меня одновременно приятным и беспокоящим.

Наверное, я напряглась, потому что он сказал:

– Ты ведь позволила использовать гламор?

Я кивнула, не вполне доверяя собственному голосу.

Он улыбнулся, и рот его был словно маленький красныйлепесток, глаза – искренние и теплые. Я почувствовала, как расслабилась, всюнервозность словно рукой смахнуло. Я не боролась с этим ощущением, потому чтоуже дала согласие. И боль в плече ушла. Ничего не болело.

Китто свернулся у моего живота, скользнув ногой мне поколенкам. Я отпустила простыню и взъерошила его кудри. Волосы были невероятномягкими. Он зарылся лицом мне в живот, и я вздрогнула от прикосновения его лицак коже. Наверное, я сейчас среагировала бы на любого.

Я посмотрела на Шалфея.

– Ты великолепно владеешь гламором. – Мой голосчуть дрожал.

– Нам без этого нельзя, – сказал он, водявверх-вниз ладошками по моему пальцу. Ощущение уже не было просто приятным, онобыло эротическим, как будто в пальце появились новые нервы. Я знала, что этодействие гламора, естественной магии фейри, но это все же было так хорошо, такневероятно хорошо...

Поддаваться гламору, если гламор вот такойчувственный, – это удивительное ощущение. Сидхе не проделывают такое другс другом, потому что использовать гламор в интимных ситуациях считаетсясмертельным оскорблением. Но малые фейри между собой используют его довольночасто, а с сидхе – почти всегда. Может, это из-за неуверенности. Может, простоспособ показать, на что они способны.

Шалфей был способен на многое.

Он обвил мой палец руками, и было это так, словно он касалсячего-то более... гораздо более интимного. Он поцеловал кончик пальца – словнокасание нежнейшего шелка. Я чувствовала, как раскрылись его губы, и онипоказались много больше, чем были на самом деле. Мне пришлось приоткрыть глаз ивзглянуть на него, чтобы убедиться, что он все такой же маленький и по-прежнемунаходится у меня на руке. Как оказалось, я почти утонула в подушках, а рука мояпокоилась на бедре, но Шалфей все так же стоял на коленях на моей ладони.

Китто сплелся со мной ногами, и я почувствовала, как онтвердеет. На миг я задумалась о том, что же такое гламор делает с гоблином, нотут Шалфей вонзил в меня зубы. Он укусил меня резко и сильно, как откусывают отяблока, – но боль тут же уплыла, и когда он начал пить кровь из раны, мнепомерещилось, будто тонкая красная нить протянулась от кончика пальца прямо кмоему паху. Каждое движение его губ отзывалось у меня внизу живота.

Он пил, питался, все быстрее и сильнее, и было это словно онтрогал меня внизу – все быстрее и сильнее. Я чувствовала растущую теплуютяжесть в собственном теле, которая означала, что я была на грани, на гранинаслаждения. Словно Шалфей заманил меня к обрыву, которого я не разгляделавовремя и теперь мне решать, падать ли в открывшиеся объятия.

Я была не в состоянии думать. Я ничего не могла решить. Явся превратилась в чувство, в растущее наслаждение, в ощущение теплой тяжести,подступающей, заливающей мое тело. И вдруг это тепло полилось из меня, черезменя, поверх меня. Я вскрикнула, но не боль рвалась из моих губ. Я кричала отнаслаждения и извивалась на простынях, в ловушке между губами Шалфея, все ещесомкнутыми на моей плоти, и твердостью тела Китто, прижавшегося к моей ноге.Китто оказался на мне сверху, когда я извернулась на кровати; его рукиобхватили мою талию, заскользили к кончикам грудей. Прикосновение было оченьнеуверенным, но в моем напряженном состоянии оно ощущалось как нечто гораздобольшее, о, настолько большее!

Я снова вскрикнула, и когда Китто скользнул через мое бедро,прижался ко мне, не входя еще, но лежа на мне, и оба мы были наги, оба – внетерпении, – я не возражала.

Кураг сказал, что я должна дать Китто настоящий секс, а длягоблина это значит только одно – соитие. Я знала еще, что гоблины не занимаютсясексом без крови. Но сейчас – больно не будет. Никакой боли.

Я подняла глаза на Шалфея, парящего над нами. Он светилсямягким медовым светом, словно внутри него зажглась свеча. Глаза горели чернымиалмазами, жилки на крыльях блистали черным огнем; желтый, синий иоранжево-красный цвета сияли, будто витражное стекло в потоке ярчайшего света.

У меня еще хватило рассудка сгрести волосы Китто и отдернутьего голову кверху:

– Только кровь, Китто. Чтобы все мясо осталось наместе.

– Да, госпожа, – прошептал он.

Я резко разжала ладонь, и он взглянул на меня темно-синимиглубокими глазами со зрачками, превратившимися в тонкие черные штрихи. Я будтоупала в синеву его глаз и знала, что это все еще действие гламора Шалфея, и мнеплевать было на это. Я сама отдалась гламору, я позволила иллюзии завладетьмной.

Китто скользнул внутрь меня, приподнялся на локтях, замер намиг – и мы слились воедино. Он смотрел на меня, распростертую под ним, иодинокая слезинка скатывалась из синего глаза.

Я знала, как гоблины относятся к сексу: они не плачут припервом слиянии. Сквозь туман гламора я видела Китто – сквозь все чары, я виделаего – и я подняла вверх руку, руку, которая уже стала белой и сияющей. Якоснулась хрустальной слезинки и сделала то, что всегда делают гоблины сдрагоценными телесными жидкостями: я поднесла ее к губам. Я выпила соль егослез, и он зарычал где-то в глубине горла и начал вдвигаться в меня.