окунулся в работу. И я понимал, что мне нужно, первое – быть на большом деле. Мне хотелось большого дела. Молодые сегодняшние должны это все-таки услышать: нужно большое или важное дело. Хоть ты кто там, но при важном деле растешь. Второе – это экономическая свобода. То есть я понимал, что я останусь в Тюмени или в Иркутске, куда по распределению пошлют, и я буду получать там такую сумму. На Севере в первый год я буду получать в два с половиной раза больше, чем на «материке».

В. Л.: То есть быстрее встать на ноги?

Ю. Ш.: А через год, два, три… Экономическая независимость – это второй такой фактор. Значит, и третье – ты на большом деле растешь.

В. Л.: Вот вы руководили «Лангепаснефтегазом», большим объединением. И вы вспоминаете, что вы проводили среди своих сотрудников анонимные опросы. А что вы у них спрашивали? Что вас интересовало?

Ю. Ш.: О! Ну, сейчас я точно не помню, но я сам составлял анкету, я этим увлекался, сам расшифровывал и проводил еще анонимные опросы среди всех общественных лидеров. Все-таки больше 30 тысяч подчиненных.

В. Л.: 30 тысяч человек?!

Ю. Ш.: Не менее. Плюс около 30–40 тысяч подрядчиков. И я общественникам профсоюза и партийным лидерам, руководителям и аппарату задавал в анкетах жесткие вопросы. И потом минимум месяц-два расстраивался, потому как жестоко некоторые отвечали. Но, правда, душу грело, что время было такое, с нас очень жестоко требовали результат. И если ты его не давал, то ты очень недолго – месяцы находился при какой-то должности.

В. Л.: Тогда это было: «партбилет на стол».

Ю. Ш.: И ни кумовства, ничего такого. Вопрос стоял только так: результат даешь или не даешь. Потому что все по вертикали зависели от результата. Это было тяжело, иногда неимоверно. Ну и плюс бытовые условия: семья, дети, бабушек и тетушек нет, никого не привезешь. Средний возраст 28 лет.

В. Л.: И инфраструктура отстает вся.

Ю. Ш.: Старше 40 лет человека если увидишь, так и думаешь: «что за старичок?» Баз нет, техника на морозе. Представьте, утром ее раскачать при минус 40 °C. Вот такое оно, большое дело.

В. Л.: Вот вспоминали, что самый трудный момент для вас в жизни был, возможно, тот, когда вы ушли от производства и стали председателем облсовета. Назвали это «шок и ломка». Почему? Ведь вы уже руководили большим коллективом.

Ю. Ш.: Поймите правильно. Там ты по-особому вырастаешь, особенно в то время и под характер мой. Когда ты создаешь дело, начиная с первой буровой, а потом в подчинении у тебя пятьдесят буровых! Это серьезные трудности. И ты становишься авторитарным, и люди это понимают и, кстати, прощают, если ради дела: сказано, договорились – должно быть сделано. Не сделано – извини. За четыре года я был пятым руководителем предприятия, которое создавалось с нуля, это была «Урьев-ка». На базе «Урьевки» потом создали «Лангепаснефтегаз» – с нуля, с первых полутора сотен работающих и до тридцати тысяч, а потом и до сорока тысяч. Лангепас теперь уже город, когда я уезжал. Прекрасный причем город.

В. Л.: А в Тюменском областном совете вам авторитаризм был не нужен?

Ю. Ш.: А представьте, 1990-й, настоящие выборы, хотя еще и при Советском Союзе. Богомяков, который семнадцать лет возглавлял область…

В. Л.: Он был первым секретарем обкома партии.

Ю. Ш.: Вот представьте, его не просто на партийном пленуме не избрали секретарем, его на сам пленум не избрали областной, такая была ситуация. Представьте, впервые в Советском Союзе, не прибалты или Азербайджан, где уже были проблемы, а Тюмень взяла и не избрала первого секретаря своей организации. И у нас в 1989-м от этого шок, партийной организации не стало как таковой. Плюс в начале 1990-х назрели чрезвычайные проблемы в большой Тюмени: Ямал, Ханты и юг Тюмени. И на этом фоне мы избирались депутатами. Не все прошли, потому что тогда было отрицание руководства же. Многих очень заслуженных просто незаслуженно не избрали.

В. Л.: Все это на фоне Первого съезда народных депутатов.

Ю. Ш.: Ну, всего, чего хочешь, тогда. Оказалось, что высшее должностное лицо в Тюмени – председатель облсовета. А кто пойдет? И вот я за два дня решился. Во-первых, я родился здесь и воспитался. Передо мной какие были учителя, какое понимание Тюмени, к тому же и на переломе. И вот я, больше этим руководствуясь, не снял кандидатуру и стал первым лицом. Потом оказалось, задним числом оказалось, что я самый молодой руководитель территории в Советском Союзе. На его изломе.

В. Л.: Вам было 38 лет.

Ю. Ш.: И депутаты-то тогда уже не от партий, они каждый – партия. Вот представьте, все выборы свободные. Каждый считает себя ответственным только перед избирателями. И вот они сидят, при моем авторитарном воспитании, и каждый говорит: один влево, другой вправо, а третий вообще: «давай задвижки закроем». Деньги-то не поступают. Мы нефть качаем, газ качаем, а деньги не возвращаются. Никто же не платит.

В. Л.: То есть местный бюджет не наполняется?

Ю. Ш.: Да бюджет, это ладно. Бюджет – это уже тьфу. Представьте, осваивали, осваивали, армии рабочие создали, у нас пять главков: строители, геологи, нефтяники, газовики, энергетики – самые крупные в мире компании. И вдруг остановились, и деньги не поступают. А там же люди, техника, надо же задачи решать. Советский Союз увлекся политико-общественными делами, а экономика в ключевом регионе не только в загоне, а в разрухе. Поэтому, конечно, это броуновское движение с авторитаризмом никак не совпадало. Это для меня ломка.

В. Л.: Вопрос, который все время возникает в отечественных дискуссиях: нефть и газз – это наше счастье или наше проклятие?

Ю. Ш.: Колоссально хороший вопрос. Нефть и газ и то, что было создано за 1960-е, 1970-е, 1980-е – это такое благо! Это божья длань! К 1990-му страна это получила. Двести с чем-то миллионов экспорта, качай – не хочу. Какие деньги! Никогда до этого в стране при всей реформе XX столетия, трагедии нашей и драмы, не было таких средств. Как это может быть не благом? А в чем не благо?

В. Л.: В том, как их используют.

Ю. Ш.: Да, о чем и вопрос! Я везде выступаю, говорю: давайте каждый день в заголовке газет и в анонсах любой телепередачи писать: отчитайтесь, как используем во имя и во благо России. Потому что уже сейчас, в 2000-е годы была конъюнктура великая, цена высокая,