– А? Я считаю счастьем то, что мы живы! – Онзалпом допил вино из своего бокала и сделал знак официанту. – Далеко невсем так повезло! Когда мы сидели здесь в прошлый раз, с нами был Бережной… иполковник Азаров… то есть я хотел сказать, что он был не с нами, но здесь, вресторане.

– А кстати, – оживился Мальцев, – куда жеделась пассия полковника Азарова Сонечка? Что-то ее не видно… Петя, ты ведьвхож к княгине, так что с ней случилось, не знаешь?

– Княгиня больна, а где находится Софья Павловна, я неинтересовался, – нелюбезно ответил Алымов, он вообще был мрачен, оттогочто нервничал.

Сама по себе его мрачность вряд ли кого-нибудь бывзволновала, как не удивляла уже никого злобность Осоргина после выпитыхнескольких рюмок, но вот нервозность Алымова могла насторожить Коновалова, иБорис, чтобы разрядить обстановку, пьяно рассмеялся и проговорил, растягиваяслова:

– Зато я интересовался. Никуда Сонечка не пропала,просто сидит взаперти из-за болезни княгини и невыносимо скучает от этого. Она быламне безумно рада.

– Уж не хотите ли вы сказать, поручик, что заступили наместо покойного Азарова? – недоверчиво спросил Мальцев.

– Борис Андреич у нас баловень судьбы и любимецженщин, – срывающимся голосом произнес Осоргин.

Мальцев взглянул на него с отеческой тревогой в глазах:

– Митенька, ты бы пил сегодня поменьше.

«Что он все его опекает, как маленького?» – с внезапнымраздражением подумал Борис, а вслух произнес:

– Пардон, господа, и хотел бы похвастать победой над прелестнойСофи, но как порядочный человек… – Он пьяно рассмеялся и поднял бокал,глядя на Коновалова: – Выпьем за знакомство, господин штабс-капитан! Жаль, чтовас тогда с нами не было.

Коновалов кивнул, пригубил свой бокал и отвернулся, хмурорассматривая зал.

– Вы видите, кто здесь сидит? – наконец сказал онпосле долгой паузы. – Тыловая шваль! Спекулянты, торговцы, служащиеинтендантства – на них такая же форма, как на нас, но в то время как мыпроливаем кровь и теряем своих товарищей, они сколачивают состояния,обворовывая армию, то есть нас с вами!

«Силен! – подумал Борис. – Сколько пафоса!»

– А контрразведчики? – продолжал Коноваловгорячо. – Эти хуже всех: изображают боевых офицеров, делают карьеру, а чтоконкретно они делают? Шныряют вокруг фронтовиков, что-то вынюхивают…

– Однако, – протянул удивленно Алымов, – чтоэто у вас, штабс-капитан, накипело… – и замолчал, почувствовав под столомпинок Бориса, которому такой разговор был очень на руку.

Коновалов перехватил взгляд Бориса и немедленно вцепился внего:

– Вот вы, поручик, – сейчас вы прошли с намирейдом, понюхали пороху, послушали, как цвиркают над ухом пули, а ваштаинственный шеф, полковник Горецкий, отсиживался в это время в тылу! Так откого, позвольте спросить, больше пользы для Белого дела: от вас или от него?

Борис мысленно даже крякнул от удовольствия – так удачноскладывался разговор. Коновалов сам шел в расставленную ловушку.

– Не нужно, Сергей! – Как всегда, ротмистр Мальцеввыступал в роли всеобщего миротворца. – Мы пришли сюда не ссориться, несчитать обиды, а порадоваться жизни и вспомнить тех, кого уже нет с нами.Давайте, господа, выпьем за полковника Азарова и многих других…

Борис, казалось, не слышал его слов. Приподнявшись из-застола, он заговорил, обращаясь к одному Коновалову:

– Вы несправедливы, господин штабс-капитан! ПолковникГорецкий рисковал жизнью, может быть, не меньше нас с вами! Всего лишьнесколько дней назад он перехватил петлюровского курьера, посланного к здешнимединомышленникам, и сам под видом этого эмиссара направился прямо в логовозаговорщиков, на их явку. Там его опознали и едва не убили – одним иззаговорщиков оказался полковник Кузнецов из контрразведки, который, впрочем,вовсе и не Кузнецов, а Кулябко, брат главаря здешнего петлюровского подполья…Кузнецова убили при аресте, а брата его Горецкий арестовал, и сейчас егодопрашивают… Впрочем, господа, – как бы опомнился Борис, – я слишкомразговорился… Это все конфиденциально, господа, прошу вас сохранить мои слова втайне… – Он растерянно оглядел сидящих за столом офицеров. – Я толькохотел доказать штабс-капитану, что Горецкий не менее мужественен, чем мы свами…

– А вот и ваш герой! – с язвительной усмешкойсказал Осоргин, показывая взглядом на приближающегося к столу полковника.

Аркадий Петрович выглядел чрезвычайно взволнованным.

– Господин поручик! – громко обратился он кОрдынцеву, сдержанно кивнув всем присутствующим. – Вы что-то празднуете?Не вижу особенных оснований. Вы немедленно нужны мне. И попрошу вас как можноскорее привести себя в порядок.

– Что случилось? – проговорил Борис, медленноподнимаясь из-за стола.

– Наш человек сбежал. – Горецкий понизил голос,однако всем сидящим за столом его слова были хорошо слышны.

– Как это ему удалось? – растерянно спросилОрдынцев.

– Проворонили, мерзавцы! Оглушил часового… Ну, далекоон все равно не уйдет – город мы оцепили, единственная конспиративная квартиранам известна – это его собственный дом, так что деваться ему некуда… Идемте,поручик! – После этих слов полковник обвел взглядом присутствующих и сказалнегромко, но твердо: – Простите, господа офицеры, я должен увести вашегоприятеля. – С этими словами он развернулся и быстрыми решительными шагамипокинул зал.

…Князь, ваша светлость, прошу вас, прошу вас, не надо

Этого пьяного, этого снежного ада… —

надрывно выводил бледный человек на эстраде.

Вечером того же дня на Грибоедовской, в мясной лавкеСтаднюка, где всегда можно найти свежую телятину и отличный тамбовский окорок,творилось что-то странное. Сам хозяин, связанный по рукам и ногам, с кляпом ворту, был заперт в кладовке. Он поводил по сторонам выпученными глазами и горькосожалел о том дне, когда черт дернул его влезть в политику и связаться спетлюровским подпольем. В эту минуту лицо его, полнокровное, надутое и оченьраздосадованное, весьма напоминало ту бычью голову, что многие годы служилавывеской и украшением его лавки.

Сама лавка была заперта, что неудивительно в девятом часувечера и не опасно для коммерции господина Стаднюка. В помещении лавки не былопосторонних, одни только мясные туши безучастно висели на своих крюках,напоминая ранних христианских мучеников.

В заднем помещении лавки было, напротив, весьма людно.Аркадий Петрович Горецкий, отойдя на пару шагов от созданного им шедевра ивоздев на нос пенсне, с немалым удовольствием любовался своим творением.Унтер-офицер Ельдигеев был по своему восточному обыкновению невозмутим, Борисже Ордынцев хохотал до слез и махал руками:

– Ох, Аркадий Петрович, ну и юмор у вас!