Горецкий явился под вечер и был мрачнее тучи.

– Аркадий Петрович, мне нужно с вами поговорить! –заявил Борис.

– Вот именно, голубчик, у меня тоже есть для васновости, – вздохнул Горецкий. – Дела мои в Ценске закончены, и наше свами общее дело мы благодаря вам и Саенко довели до логического конца, хотя и сбольшими сложностями. Допросил я ротмистра Мальцева, он совершенно спокоен,ведет себя мужественно, чего я и ожидал. Такого человека надобно иметь вединомышленниках, а не во врагах! И на черта он связался с Петлюрой? –вздохнул Горецкий.

– Послушайте! – встрепенулся Борис. – За всейэтой суматохой мне только сейчас пришло в голову: если предатель – нештабс-капитан Коновалов, то кто же тогда убил коновода Пряхина и зачем?

– Я задал ротмистру этот вопрос, и он ответил, чтоПряхина убил он, потому что Никифор Пряхин, будучи в госпитале, совершеннослучайно подслушал разговор Мальцева с Кулябко. Разговор был конфиденциальный,и, если бы Пряхин начал болтать, кое-кто мог бы заинтересоваться, а Мальцевдолжен был быть вне подозрений.

– Как Кулябко оказался в госпитале?

– Так он же служил там заместителем начальника поснабжению. А вы не знали? – удивился Горецкий. – В общем, они так ине поняли, слышал ли Пряхин что-нибудь, но рисковать не могли, оставляя его вживых… Не один Пряхин был его жертвой в Ценске. Когда Кузнецов узнал озадуманной мной проверке пятерых подозреваемых при помощи пакетов сфотографической бумагой, он решил переиграть меня и подставить в качествеподозреваемого есаула Бережного. Естественно, Бережного нужно было убрать, покаего не арестовали. Бережной хорошо знал Мальцева и впустил его к себе, ничегоне подозревая. Этим он подписал себе смертный приговор. Значит, так, голубчикБорис Андреевич, послезавтра я выезжаю в Новороссийск, а вам надлежит подождатьтри дня, кстати, отдохнете пока, рану подлечите, к тому времени я вам пришлюинструкции, куда ехать.

– Но я должен позаботиться о Варе, – растерялсяБорис.

– Вот об этом я и хотел поговорить. В Новороссийске уменя будет возможность устроить вашу сестру на пароход, отправляющийся вКонстантинополь. Это хорошая возможность для нее покинуть Россию.

– Вы считаете, что это необходимо? – упавшимголосом спросил Борис.

– Более чем, – сухо проговорил Горецкий, – явам настоятельно советую использовать представившуюся возможность, а не ждать,когда объявят официальную эвакуацию.

– Что вы говорите? Неужели такое возможно?

– Дурные вести с фронтов, голубчик, – вздохнулАркадий Петрович, – очень дурные.

Он отвернулся к окну, помолчал немного, потом сказал:

– Вы же знаете: существовал проект: в начале сентября,когда погода еще теплая и полно везде корма для лошадей, собрать кулак излучших полков и идти на Москву. Не думаю, чтобы красные тогда смогли насостановить. А если судить по рейду генерала Мамонтова у Тамбова, где населениевстречало его с радостью и пополняло его ряды, то и войска, шедшие на Москву,ожидал бы такой же прием. Разумеется, это был очень смелый план, Лукомскийочень стоял за него. Но Антон Иванович… надо было срочно решаться, а они всесудили да рядили. И он не сказал своего веского слова вовремя. А теперь уже поздно, –жестко закончил Горецкий.

– Неужели поздно? – Борис сжал руки в кулаки иподошел вплотную к полковнику. – Значит, все напрасно и не видать намникакой победы?

– После Орла кончились степи, и начинается лесополоса,где коннице воевать значительно труднее.

– Мне это известно, – саркастически улыбаясь,вставил Борис.

– А пехота у красных гораздо многочисленнее, –продолжил Горецкий профессорским голосом, как будто читал лекцию в аудиторииуниверситета.

– Что вы мне прописные истины рассказываете! – взорвалсяБорис. – Вы все всегда знаете, что же теперь будет?

– Поручик! – В голосе Горецкого не осталось ничегопрофессорского, пенсне слетело с носа и закачалось на шнурочке. – Незабывайтесь!

– Виноват, господин полковник! – угрюмо проговорилБорис.

– Ох, Борис Андреич, хотел бы я быть не прав! Ноожидать нужно самого худшего… Пока шло время, красные смогли подтянутьосвободившиеся силы с других фронтов. Наши полки дрались геройски, не мне вамрассказывать, но они измотаны штопкой прорех – фронта-то сплошного не было.Были отдельные группы войск, а между ними – никого. Красным просто просочиться.Резервов у нас нет, в общем, начался отход, – произнес Горецкий роковоеслово. – Отступают с боями, но отступают и будут отступать – времяупущено. Так что собирайте сестрицу вашу – все, что смогу, для нее сделаю…

– Благодарю вас… Аркадий Петрович, у меня еще одно делок вам, – нерешительно начал Борис.

– Слушаю вас, голубчик, – рассеянно ответилполковник, поворачиваясь к лампе, и тут Борис отметил, как он постарел и плоховыглядит.

Борис развернул холстину и разложил на столе картинуМантеньи. Горецкий удивленно сверкнул пенсне и склонился над столом.

– Вот это да! Откуда у вас такой шедевр?

– Мне отдала его княгиня Задунайская, я привез его изее разграбленного имения. Вы не поверите, но она хочет, чтобы деньги от продажикартины пошли на помощь русским за границей, когда мы… если мы…

– Отчего же не поверю – поверю. Княгиня – женщинадобрая и честная, а еще дальновидная, умом не обижена. Стало быть, она тожесчитает, что единственный выход – эмиграция?

– Она умирает, – печально сообщил Борис.

– Тем более, перед смертью некоторые люди вещунамистановятся. Жаль княгиню, но, возможно, для нее так лучше. Итак, что вы хотите,чтобы я для вас сделал?

– Аркадий Петрович, возьмите вы эту картину вНовороссийск и переправьте за границу! – взмолился Борис. – Как еенашел, ни минуты покоя не имею, спать спокойно не могу!

– Нет, голубчик, – твердо сказал Горецкий, –не могу я такого сделать. Если бы сам ехал, тогда взял бы. А девушке молодойтакую ценность доверять никак нельзя – значит, ее жизнь опасности подвергать.Нет у меня в Новороссийске настолько верного человека, чтобы такой шедеврвывезти. Вы хоть примерно представляете себе, сколько она стоит?

– Примерно, – вздохнул Борис. – Что же мнеделать?

Горецкий вытащил из шкафа свой дорожный саквояж и достал изнего небольшую трость. Он что-то сделал с ней, покрутил, и в руках у негооказались две половинки. Тогда он вынул из углубления длинный металлическийцилиндр примерно полдюйма в диаметре. Потом он еще раз посмотрел на картину иаккуратно навернул ее на цилиндр, а тот убрал в половинку тросточки. Опятьчто-то покрутил и протянул трость Борису.

– Попробуйте развинтить!

Как Борис ни старался, у него это не получилось. Горецкийусмехнулся и объяснил ему секрет трости.