и снова останавливается, встречаясь с моими глазами.

— Это ты, — она кладет ладонь на свежую татуировку…. прямо посередине ее грудины.

Мое собственное сердце сжимается, не болезненно, но так, что по моим венам течет нечто более мощное, чем возбуждение. Я чувствую себя наэлектризованным и воодушевленным как никогда раньше. Я не просто хочу Софи — она нужна мне. Прямо сейчас, черт возьми.

Я расстегиваю молнию и молниеносно стягиваю штаны. Пристально смотря на татуировку, я подвожу свой член к ее входу и толкаюсь жестко и глубоко, потому что прямо сейчас ни за что не будет медленно и нежно.

Она навсегда отметила меня на своем теле. Это как клеймо. И оно говорит мне, что она, черт возьми, вся моя.

Софи подавляет свой крик, уткнувшись в мое плечо, а затем обхватывает ногами мои бедра. Я хочу поцеловать ее, заявить права на ее губы, на ее киску, но не могу отвести взгляд от этой розы.

Через мгновение, словно желая увидеть меня, Софи откидывается назад и опирается руками на туалетный столик. Я отвожу взгляд от ее татуировки и смотрю на нее, выходя и врываясь обратно. Взгляд ее золотых глаз соответствует татуировке на груди. Я твоя, говорят они.

Это усиливает покалывание в основании позвоночника. Я вхожу сильнее.

Глубже.

Быстрее.

Ее челюсти крепко сжаты, но даже при этом из нее вырываются стоны, становясь громче с каждым мгновением. Я хочу сказать ей перестать бороться с ними и начать стонать, кричать, чтобы весь чертов мир услышал, что она моя. Но вместо этого я бросаюсь вперед, захватывая ее рот. Проталкиваюсь сквозь ее губы, зная, что она чувствует вкус себя на моем языке.

Она хватает меня за плечи, ее пальцы скрючены, а ногти впиваются в мою кожу.

Проходит совсем немного времени — минута, может, две — и я чувствую, как она парит на краю так близко, прямо сейчас.

Я просовываю руку между нами и массирую ее клитор раз, второй.

Она кричит в экстазе, звук заглушается ее собственными усилиями и приглушается моим ртом, а ее киска сжимается вокруг моего члена.

— Христос. Черт, — ругаюсь я, когда мои яйца сжимаются, и моя кульминация вырывается раскаленными добела разрядами тока, которые доходят до моих чертовых пальцев ног.

Она ощущается так хорошо, такая гладкая, так чертовски тугая.

Я прижимаюсь своим лбом к ее, когда поток сменяется пульсацией, а мое сердцебиение начинает замедляться.

— Боже мой, — задыхается она, когда к ней приходит осознание. — Думаешь, они подозревают, что мы…

— Черт возьми, да.

— Нико!

Я пожимаю плечами, не видя смысла лгать.

— Что они подумают?

В ее тоне смешались смущение и волнение.

— Что их сын безумно любит тебя, — говорю я, затем целую ее в лоб, нос и губы, потому что каждая частичка этой женщины полностью моя.

— Все в порядке, детка. Ты среди нас практически святая. Поверь мне, они совершали гораздо худшие преступления, чем ты.

Она усмехается:

— Отлично. И ты считаешь это должно помочь мне встретиться с твоими родителями за столом с невозмутимым выражением лица.

— М-м-м, — серьезно говорю я. — Да, пока из тебя вытекает сперма их сына.

— Боже мой, Нико Вителли! — она становится пунцовой. — Ты такой ужасный.

Я усмехаюсь и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее разгоряченные щеки.

— Теперь ты выглядишь как пойманный с поличным. Ты отлично подходишь на эту роль.

Я уверен, что она будет прокручивать это в своей голове на протяжении всего оставшегося вечера. Как она все еще может так сильно краснеть, несмотря на то, где и как она выросла, мне непонятно, но я здесь ради этого.

— Тебе придется за это заплатить, Нико, — предупреждает Софи, качая головой.

— О, я с нетерпением жду этого, fiammetta.

Я веду ее обратно к столу, думая, что я, должно быть, самый счастливый сукин сын на свете.

Эпилог

Софи

Спустя три месяца

Мы с Нико стоим у большого окна бывшей комнаты Фанга, теперь нашей, наблюдая издалека, как хихикающая Виктория мчится через двор клуба, а за ней гонится пятилетний Эйден. Насколько я знаю, они постоянно бегают друг за другом.

— Думаю, у Виктории только что появился первый парень, — говорю я Нико, который издает горловой звук, немного напоминающий собачье рычание.

Оказывается, он до смешного чрезмерно опекающий почетный дядя.

Я смеюсь, затем киваю в сторону другого конца двора, где Мария сидит за низким столиком для пикника с Ниной, мамой Эйдена, и одной из овдовевших старушек клуба. Нина предпочла поддерживать тесные отношения с клубом даже после смерти ее байкера, поэтому приятно видеть, что Нине есть с кем поговорить, например, с Марией.

— Мария и Нина, кажется, хорошо ладят, — размышляет Нико.

Он приезжал сюда со мной дважды за последние два месяца, и теперь знает здесь всех по именам.

Я киваю, улыбаясь про себя.

— У них много общего.

Но не уточняю, что именно.

У Нины черты пограничного расстройства личности, как и у Марии, но Нина прошла обширную терапию и теперь работает в общественном центре, поддерживая детей и подростков с особыми потребностями. Я надеюсь, что дружба с Ниной поможет Марии больше, чем смогла я.

— Я же говорила тебе, что Марии и Виктории здесь будет хорошо, Нико.

Он поворачивает голову, чтобы увидеть свою крошечную племянницу и мальчика, гоняющегося за ней, пока Мэгс не появляется на крыльце и не зовет их на перекус.

— Это еще предстоит выяснить, — ворчит он.

— Ты ведь помнишь историю о первом мальчике, который попытался меня поцеловать? — спрашиваю я его, борясь с улыбкой.

Мне до сих пор жаль мальчика, который провел меня домой после первого свидания, когда мне было четырнадцать, а затем пытался украсть прощальный поцелуй.

Он оглядывается вокруг, разглядывая грубых, чрезмерно опекающих братьев по клубу во дворе, затем кивает.

— На самом деле, ты права.

— Конечно, я права.

За короткое время Виктория успела завоевать сердце каждого мужчины и женщины здесь. Я уверена, что она будет под надежной защитой — так же, как и я.

Мы с Нико смотрим, как Кейд идет через двор и поднимает на руки визжащую Викторию, а Эйден следует за ними в дом. Возможно, она влюблена в Эйдена, но дядя Кейд украл маленькое сердце Виктории.

— Я хотел тебя кое о чем спросить, — шепчет Нико, притягивая меня ближе, так что моя спина прижимается к его груди.

Я улыбаюсь:

— Хочешь, я расскажу, что Смоки делал с той сладкой попкой в баре вчера вечером?

Он усмехается.

— Нет, но, когда мы вернемся, в пентхаусе установят