Но он так и не стихал, пока она не встретила Демарко. Она с удивлением поняла, что так часто о нем думает. Конечно, это было связано с их близостью, с тем, что Демарко она видела пять раз в неделю, а с другим мужчиной даже не созванивалась в скайпе, потому что, как они обнаружили, это неизбежно приводило к киберсексу, который не оставлял после себя ни эмоций, ни спокойствия.

И, возможно, именно это отличие и принес ей Демарко. Их занятия любовью всегда оставляли после себя ощущение безмятежности, безопасности, чистоты и удовлетворения. Даже сейчас она не могла не восхищаться им. Он же не уехал с другой женщиной, не изменял ей и никак ее не оскорблял. Он расследовал дело этих семерых несчастных девушек. Проверял зацепку. В этом он был очень похож на волка. На барсука. На каймановую черепаху. Как только он вцеплялся во что-то зубами, его приходилось бить палкой, чтобы он это отпустил.

Он просто ревновал, вот и все. Разве ревность – это обязательно плохо? Небольшая неуверенность в отношениях? В каждом человеке есть что-то от зверя. Но существует подходящее время и место, чтобы выпускать этого зверя на свободу. Ему просто нужно научиться правильному поведению. Она же не сможет терпеть, если он будет взрываться каждый раз, когда мужчина ей улыбается.

Так что теперь все свелось к ее воле. Немного страданий пойдет ему на пользу.

Но что, если он не страдает?

Что? Демарко, и не страдает? Демарко же просто первоклассный страдалец. Из всех известных ей людей у Демарко одного просто-таки черный пояс по самопроизвольному страданию.

Значит, ей нужно пока что занять себя чем-то. Она не станет валяться и хандрить. Она тоже может заняться делом. Нужно допросить девушек Макгинти. Если они что-то знали, то она сможет это выбить. Может, даже направит их на путь истинный. Научит этих бедолаг, что есть такая вещь, которая называется самоуважение.

В лагере Демарко поднял рюкзак, теперь уже набитый всем снаряжением и припасами из фургона. Он уже вспотел, устал и проголодался, но не испытывал ни малейшего желания оставаться в шумном лагере, его фургон стоял всего лишь в десяти футах от соседнего. Немного времени с самим собой в лесу придаст ему бодрости. На вершине первого холма он заварит себе кофе, съест немного вяленой говядины, расстелет брезент и спальный мешок и будет ждать, пока появятся звезды. Прогноз погоды, вывешенный на доске объявлений в лагере, обещал ясное небо и не ниже восемнадцати градусов.

Он ожидал, что Джейми рано или поздно ему напишет, и тогда он сделает все возможное, чтобы исправить положение, и тогда сможет провести ночь в блаженной тишине, не думая ни о чем, кроме запахов и звуков природы. Завтра он найдет Эмери Элиота Саммервилла. А может, и нет. Остальное тогда уже можно будет понять. Он прислушается к мозгу сердца. Прислушается к шепоту семи несчастных девочек – семи нелюбимых детей, чье присутствие, казалось, витало где-то рядом с ним с тех самых пор, как он начал собирать рюкзак.

Он не мог выбраться из лагеря так быстро, как хотел. Рюкзак был тяжелее, чем он ожидал. «Или ты слабее», – сказал он себе. С 27-м «Глоком», спрятанным под футболкой, он нес на себе лишние тридцать фунтов, а то и больше, и большая их часть лязгала при каждом шаге.

По пути к тропе он миновал цементную площадку с баскетбольными кольцами, установленными с разных сторон и окруженными сетчатым забором. Там один на один играли двое молодых людей в джинсах и белых носках, но без рубашек. Руки и лицо у каждого из них были сильно загорелыми, а грудь и спина – прыщавыми и бледными. Волосы у них не отличались особой уложенностью, но в целом это выглядело стильно. Местные парни, предположил Демарко; подростки или чуть за двадцать. Их ботинки стояли в ряд у забора. С каждой парой соседствовала большая банка пива. Они играли в баскетбол неуклюже – низко пригибались, чтобы вести мяч, бросались вперед, чтобы ударить по кольцу с двадцати футов, но траектория мяча была плоской, что не оставляло им никаких шансов попасть.

Он смотрел на них и чувствовал к ним жалость – парочка неудачников, никаких особых талантов, никаких грандиозных амбиций. Он хорошо знал этот типаж, чувствовал их печаль всем своим нутром. Он подумывал о том, чтобы присоединиться к ним на некоторое время, поиграть в лошадку или в 21.

Но он на самом деле не хотел этого делать. Он хотел поговорить с ними. Сказать им, чтобы они никогда не теряли надежды. Никогда не отказывались от любви. Продолжали пытаться попасть в кольцо. Просто вели мяч чуть-чуть по-другому. Бросали его чуть легче. «В жизни не всегда будет такой праздник уныния», – сказал бы он им.

Но оценят ли они такой разговор? Да и оценил бы он сам в их возрасте?

«Трудно сказать, – подумал он. – С другим отцом – может быть».

Такой человек, как Том Хьюстон, изменил бы его жизнь до неузнаваемости, это он знал наверняка.

А затем он увидел тропинку и просвет между деревьев, зияющую черную пасть шириной в четыре фута и высотой в двенадцать, а языком была утрамбованная земле – дыра, полная теней.

Темнота леса удивила его. Он рассчитывал хотя бы на четыре часа дневного света, но свет в лесу падал случайными тонкими лучиками, прерывающимися и живыми от летающих пылинок. Тот свет, который не был заслонен густой сенью деревьев высотой около сорока футов, загораживал или частично прятал второй слой молодых и маленьких деревцов высотой около десяти футов. Первые двадцать минут, пока его глаза не привыкли к полумраку, он строго держался тропы. Встретив десятого или одиннадцатого туриста, спускающегося вниз с пустой бутылкой воды или собакой на поводке, неизменно стремящейся обнюхать брюки Демарко, он решил, что с него хватит, и пошел немного вправо от тропинки прямо вверх по склону.

Там его шаг замедлился почти в два раза. Но после того, как он отошел на достаточное расстояние от шагающих по тропе, а их крики и смех превратились в шепот, а затем и вовсе утихли, он перестал обращать внимание на темп и почувствовал, как его тело приспосабливается к подъему, а органы чувств реагируют на тончайшие вздохи, запахи и звуки леса.

И тогда к нему вернулись все те дни в лесу, когда он еще был пацаном, то прежнее спокойствие и принятие буреломов или торчащих валунов. В детстве он научил себя, что если сражаться с лесом, он ослабит тебя и в итоге победит, но если ты беспрекословно будешь выполнять его требования, то сможешь найти радость и награду везде, куда ни посмотришь. Теперь его взгляд не поднимался выше шести футов вверх по склону и часто останавливался на подлеске или даже почве. Он примечал все, от приземистых кустов и папоротников до грибов, цепляющихся, как винтовая лестница, за ствол дерева, мха, лишайников и прижимающихся к земле лиан, которые обвивались вокруг его лодыжек и терзали кожу своими шипами, если он не обходил их стороной.