Саше на сей раз полагалось особое место — рядом смузыкантом. Десятки глаз теперь были устремлены не только на Леонида, частьвосхищенных взглядов перепадала и ей. Поначалу девушка чувствовала себя неловко— ведь она не заслужила их внимания и их благодарности, но потом мелодияподобрала ее с гранитного пола и понесла с собой, отвлекая от окружающего, какможет увлечь и заставить позабыть обо всем хорошая книга или рассказаннаякем-то история.

Вновь плыла та самая мелодия — его собственная, безназвания; Леонид начинал и завершал ею каждое свое выступление. Она умеларазгладить морщины, смахнуть пыль с остекленевших глаз и запалить маленькиелампадки по другую их сторону. Хоть она и была уже знакома Саше, но Леонидоткрывал в ней тайные дверцы, находя новые гармонии, и музыка обретала другоезвучание… Словно она долго-долго смотрела на небо, и вдруг в прогалинах белыхоблаков на миг приоткрывалась бесконечная нежно-зеленая даль.

Тут ее кольнуло. Опешив, раньше срока возвращаясь под землю,Саша испуганно завертелась. Вот оно… На голову возвышаясь над толпой, чутьпозади остальных слушателей стоял, вскинув подбородок, Хантер. Его взгляд —острый, зазубренный — был воткнут в нее, и если он ненадолго ослаблял хватку,то только чтобы пырнуть еще и музыканта. Тот на обритого внимания не обращал,по крайней мере, не подавал вида, что его игре кто-то мешает.

Как ни странно, Хантер не уходил, не делал и попыток забратьее или оборвать выступление. И только дотерпев до последних аккордов, онподался назад и сгинул. Сразу бросив Леонида, Саша вклинилась в толпу, чтобы неотставать от обритого.

Тот остановился неподалеку, у скамьи, на которой сиделпоникший Гомер.

— Ты все слышал, — просипел он. — Я ухожу. Пойдешь со мной?

— Куда? — Старик слабо улыбнулся подошедшей девушке. — Онавсе знает, — пояснил он обритому.

Хантер ткнул Сашу еще раз, потом кивнул, так и не сказав ейни слова.

— Здесь недалеко, — повел он головой, обращаясь к старику. —Но я… Я не хочу оставаться один.

— Возьми с собой меня, — решилась Саша.

Обритый шумно вдохнул, сжал и разжал пальцы.

— Спасибо за нож, — произнес он наконец. — Он мне оченьпригодился.

Девушка отпрянула, раненая, но тут же снова собралась сдухом.

— Это ты решаешь, что делать с ножом, — возразила она.

— У меня не было выбора.

— Сейчас он у тебя есть. — Она прикусила нижнюю губу,нахмурилась.

— И сейчас нет. Если ты знаешь, то должна понимать. Если тыдействительно…

— Понимать что?!

— Как важно попасть на Тульскую. Как мне важно… Побыстрее…

Саша видела, как мелко трясутся его пальцы, как разливаетсятемное пятно на плече; ей становилось страшно и этого человека, и еще больше —страшно за него.

— Тебе нужно остановиться, — попросила она его мягко.

— Исключено, — отрезал он. — Неважно, кто это сделает.Почему не я?

— Потому что ты себя погубишь. — Девушка осторожнопритронулась к его руке — тот дернулся, как от укуса.

— Я должен. Здесь и так все решают трусы. Если промедлить еще— погублю все метро.

— А что, если бы была другая возможность? Если бы былолекарство? Если бы тебе больше не пришлось?..

— Сколько можно повторять… Нет никаких средств от этойлихорадки! Неужели я бы стал…

Стал бы…

— Что бы ты выбрал? — Саша не отпускала его.

— Не из чего выбирать! — Обритый стряхнул ее ладонь. —Уходим! — гаркнул он старику.

— Почему ты не хочешь взять меня с собой?! — выкрикнула она.

— Боюсь. — Он выговорил это совсем негромко, почти прошепталтак, чтобы, кроме Саши, никто его не услышал.

Он развернулся и зашагал прочь, буркнув лишь старикунапоследок, что у того до выхода десять минут.

— Я ошибаюсь или тут кого-то лихорадит? — раздалось у Сашиза спиной.

— Что?! — Она крутанулась и столкнулась с Леонидом.

— Мне послышалось, что вы говорили о лихорадке, — невинноулыбнулся он.

— Тебе послышалось. — Она не собиралась сейчас с ним ничегообсуждать.

— А я думал, сплетни все-таки подтверждаются, — задумчиво,словно сам себе, сказал музыкант.

— Какие? — Саша нахмурилась.

— Про карантин на Серпуховской. Про якобы неизлечимуюболезнь. Про эпидемию… — Он внимательно смотрел на нее, ловя каждое движение еегуб, бровей.

— И долго ты подслушивал?! — Она зарделась.

— Никогда не делаю этого специально. Просто музыкальныйслух. — Он развел руками.

— Это мой друг, — зачем-то объяснила она Леониду, киваявслед Хантеру.

— Шикарный, — невнятно отозвался он.

— Почему ты говоришь «якобы» неизлечима?

— Саша! — Гомер поднялся со скамьи, не спускаяподозрительного взгляда с музыканта. — Можно тебя? Нам нужно обсудить, какдальше…

— Позволите еще секунду? — Тот отмахнулся от старикавежливой улыбкой, отпрыгнул в сторону и поманил девушку за собой.

Саша неуверенно шагнула к нему; ее не оставляло ощущение,что схватка с обритым еще не проиграна, что, если не сдастся сейчас, у Хантеране хватит духа прогнать ее снова. Что она еще сможет помочь ему, пусть у нее инет ни малейшего представления, как это сделать.

— Может быть, я слыхал об эпидемии куда раньше тебя? —прошептал ей Леонид. — Может быть, это не первая вспышка такой болезни? И вдругот нее помогают какие-нибудь волшебные таблетки? — Музыкант заглянул ей вглаза.

— Но он говорит, что средства нет… Что придется всех… —пролепетала Саша.

— Ликвидировать? — закончил за нее Леонид. — Он… Это твойчудесный друг? Вот уж не удивлюсь. Слова не мальчика, но дипломированноговрача.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, — музыкант положил руку на Сашино плечо,наклонился к ней и легонько дохнул ей в ушко, — что болезнь лечится. Естьсредство.