Гомер не был ни воином, ни врачом, а главное, он был слишкомстар, чтобы верить в чудеса. Но частица его души все равно страстно желалачуда, мечтала о спасении. Он вырвал и отпустил от себя эту частицу — вместе сСашей.

Просто свалил на девчонку то, что не осмелился бы сделатьсам.

И в обреченности открыл для себя спокойствие.

Через сутки все будет кончено. А после старик дезертирует сослужбы, найдет себе келью и допишет свою книгу. Сейчас он уже знал, о чем онабудет.

О том, как смышленый зверь нашел волшебную упавшую звезду,небесную искру, проглотил ее и стал человеком. О том, как, своровав у боговогонь, человек не управился с ним и дотла выжег мир. И о том, как в наказаниеспустя ровно сто веков у него была отнята та самая искра человеческого; но,лишенный ее, он не стал снова зверем, а обратился во что-то куда болеестрашное, чему нет даже имени.

***

Звеньевой ссыпал горсть патронов в карман и скрепил сделку смузыкантом крепким рукопожатием.

— За символическую доплату могу посадить вас на трамвай, —сообщил он.

— Предпочитаю романтические прогулки, — откликнулся Леонид.

— Ну, гляди. Вдвоем вас отпустить по нашим туннелям не могу,— попытался урезонить его звеньевой. — Все равно ведь с охраной пойдете.Документов у твоей нет… А так бы ты р-р-раз — экспрессом куда надо, а там ужнаедине с ней остался, — громко зашептал он.

— А нам не надо наедине! — решительно заявила Саша.

— Будем считать, что это почетный эскорт. Как будто мы принци принцесса Монако на променаде. — Музыкант отвесил девушке поклон.

— Какая принцесса? — не выдержала Саша.

— Монако. Было когда-то такое княжество. Прямо на Лазурномберегу…

— Слышь, — оборвал его звеньевой. — Если ты пешком хочешь,давай-ка собирайся. Рожок рожком, но ребятам к вечеру на базу надо. Эй,Костыль! — подозвал он к себе солдата. — Проводите этих двоих до Киевской,патрулям говорите, мол, депортация. Высадите их на радиальную и обратно. Всеправильно? — обернулся он к Леониду.

— Так точно, — шутливо козырнул тот.

— Заходите еще! — подмигнул ему звеньевой.

И все же, до чего земли Ганзы отличались от всего остальногометро! За весь перегон от Павелецкой до Октябрьской Саша не видела ни единогоместа, где было бы совершенно темно. Через каждые пятьдесят шагов на провод,ползущий по стене, были насажены электрические лампочки. Света любой из них какраз доставало, чтобы дотянуться до соседней. Даже рукава запасных и тайныхтуннелей, уходящих в сторону от главного, были хорошо освещены, и в них неоставалось ничего пугающего.

Была бы Сашина воля, она бросилась бы бежать вперед, лишь бысберечь драгоценные минуты, но Леонид убедил ее, что спешить некуда. Куда онидвинутся после Киевской, он объяснять наотрез отказался. Шагал не спеша соскучающим видом: наверное, даже в запретных для обычных жителей метро перегонахКольца музыкант бывал нередко.

— Я рад, что у твоего друга свой подход ко всему, —заговорил он.

— О чем ты? — Саша нахмурилась.

— Если бы он так же сильно, как и ты, мечтал спастигражданское население, пришлось бы брать его с собой. А так — разбились попарам, и каждый будет заниматься тем, чем ему хочется. Он — убивать, ты —лечить…

— Он не хочет никого убивать! — резко и чересчур громкосказала она.

— Ну да, просто такая работа… — Он вздохнул. — Да и кто ятакой, чтобы его осуждать?

— А чем ты будешь заниматься? — не скрывая издевки, спросилаСаша. — Играть?

— А я просто буду рядом с тобой, — улыбнулся Леонид. — Чтоеще надо для счастья?

— Ты это просто так говоришь. — покачала головой Саша. — Тыменя не знаешь совсем. Как я могу тебя сделать счастливым?

— Есть способы. На красивую девушку посмотреть достаточно —настроение поднимается. А уж…

— Ты считаешь, что разбираешься в красоте? — Она покосиласьна него.

— Это единственное, в чем я разбираюсь. — Он важно кивнул.

— И что же во мне такого? — Морщинки наконец разгладились.

— Ты вся светишься!

Его голос вроде бы звучал серьезно; но спустя миг музыкантприотстал на шаг и скользнул по ней глазами.

— Жаль только, что ты любишь такую грубую одежду, — добавилон.

— А что в ней не так? — Она тоже замедлилась, чтобы отлепитьот спины его щекочущий взгляд.

— Свет не пропускает. А я как мотылек… Всегда лечу к огню. —Он с нарочито дурацким видом помахал кистями рук.

— Темноты боишься? — слабо улыбнулась она, принимая игру.

— Одиночества! — Надев печальную маску, Леонид сложил лапкина груди.

И зря. Настраивая струны, он не рассчитал сопротивления, исамая тонкая, самая нежная, которая могла бы вот-вот запеть, звякнула илопнула.

Легкий туннельный сквозняк, сдувший серьезные мысли изаставивший Сашу жонглировать игривыми намеками с музыкантом, разом стих. Онапротрезвела и теперь корила себя за то, что поддалась ему. Неужели ради этогоона бросила Хантера, оставила старика?

— Как будто ты знаешь, что это такое, — отрезала Саша иотвернулась.

* * *

Серпуховская, вся бледно-серая от страха, растаяла во мраке.

Бойцы в армейских противогазах отрезали ее от туннелей собеих сторон, блокировали переход на Кольцо, и станция, предчувствуя беду,жужжала растревоженным ульем. Хантера с Гомером вели через зал с охраной, какбольшое начальство, и каждый обитатель Серпуховской старался заглянуть им вглаза — не знают ли они, что происходит на самом деле, не решена ли уже егосудьба? Гомер уткнулся взглядом в пол — он не хотел запоминать эти лица.

Бригадир не отчитывался перед ним, куда собирается идтидальше, но старик и сам догадался. Впереди был Полис. Четыре станции метро,объединенные переходами, настоящий город с тысячами жителей. Негласная столицаметрополитена, раздробленного на десятки враждующих феодальных княжеств. Оплотнауки и прибежище культуры. Святыня, на которую не смел покушаться никто.

Никто, кроме старого Гомера, полоумного чумного гонца?