Лежавшая на земле Августа вдруг показалась ей такоймаленькой и жалкой, что она упала на колени, подхватила, ласково повернула ксебе и вскрикнула от страха: лицо Августы было багрово от жара, да и всеизможденное тело ее пылало огнем.

Лиза не верила глазам. Она, кажется, меньше удивилась бы,окажись вдруг на дороге Джудиче с тем самым ножом, которым он поразил Фальконе,чем тому, что произошло само собою. И так неожиданно, так внезапно! Словно бымолния ударила с небес и поразила Августу.

– Вставай, вставай же, Агостина, – прошептала Лиза, надеясьэтим ласковым именем прежних, счастливых дней вернуть ей сознание, но та неслышала. Слезинка упала на щеку Августы и вмиг исчезла, словно коснувшисьраскаленной печки.

Прижимая к груди голову бесчувственной подруги, Лизабеспомощно огляделась.

Дорога да лес. Что еще она увидит? Пусто: ни хуторка, ниместечка, ни селения, ни даже убогой корчмы. Где искать, куда бежать, когопросить о помощи?! И как холодно, как же холодно!.. Сейчас бы согреть Августу,горячим напоить, уложить в теплую постель…

– О господи, о Пресвятая Дева, да помогите же хотькто-нибудь!..

Опустив подругу наземь, Лиза вскочила и принялась рвать наобочине пожелтевшую траву. Не заметив в зарослях небольшую канавку, провалиласьв нее, едва не вывихнув ногу. Вновь подступили слезы, но тут же онавозблагодарила судьбу хоть за это подспорье и принялась ломать ветки, с которыхосенние ветры сорвали уже почти всю листву, и устилать дно канавы. Земля быласыроватая, но на дне не хлюпало, спасибо и на том. Набросала на ветки палоголиста, травы, что посуше, потом с величайшим трудом перетащила на это убогоеложе Августу и засыпала ее по самую шею травой да листьями. Лиза смутноприпомнила рассказы цыганки Татьяны, которая выхаживала ее в избушке на берегуВолги, как та оборачивала тело больной сухими листьями, вытягивающими жар, и решиласьпоследовать сему примеру. Наверняка надлежало прикладывать листья прямо к коже,но она побоялась раздеть Августу в такую стынь! Уповала лишь на то, чтопылающее тело согреет, высушит траву и лист, а те согреют потом ее же. Можетбыть, полегчает чуточку, чтобы хоть очнулась да собралась с силами подняться,дойти до какого-нибудь жилья…

Августа слабо шевельнула обметанными, сухими губами, и Лизарешилась пройти по канаве дальше, не найдет ли где-нибудь бочажок, чтобынамочить платок и освежить лоб и губы подруги несколькими каплями воды, и вдругуслышала, как Августа невнятно шепчет что-то. Прислушалась, и дыханиеперехватило от страха.

Это была песня. Сладкую итальянскую мелодию, разнеживающуюсердце, Лиза узнала без труда: частенько слыхивала ее на вилле Роза. Слова,слетавшие с воспаленных уст, не столько разобрала, сколько вспомнила:

О, как молодость прекрасна,

Но мгновенна!.. Пой же, смейся!

Счастлив тот, кто счастья хочет,

А на завтра не надейся…

– Агостина! – воскликнула Лиза, не в силах больше слушатьэто, как бы из могилы исходящее, пение, и глаза больной широко раскрылись.

Лиза приободрилась было, наклонилась к ней с улыбкой; тотчасувидела, что смотрится словно в мутное зеркало, так незрячи, так бессмысленны ибезжизненны были глаза.

– Я хотела быть русской, чтобы русские меня любили, –жалобно пробормотала Августа и вдруг рванулась, воздев руки, разметав листья итраву, хрипло выкрикнула по-латыни: – Vae victis![19] – И с тяжелым вздохом рухнуланавзничь.

Глаза ее остались открыты. Травинка, упавшая на бледныеуста, ни разу больше не шевельнулась.

Долго еще сидела над нею Лиза – без слов, без слез, безмыслей, даже без молитв. Она машинально вертела в руках изумрудный браслет…Никакие дорогие каменья уже не могли вернуть жизнь Августе. Но они моглипродлить жизнь ей, Лизе; потому она не вернула браслет подруге, как хотелапоступить сначала, а надела его на свое исхудавшее запястье.

Наконец поднялась и, найдя острый сук, принялась отдиратьдерн с комьями земли и закладывать канаву, в которой лежала Августа. Онаисцарапала руки до крови, ничего не замечая, не чувствуя, пока тяжкий вздохветра не заставил ее вздрогнуть.

Тучи низко опустились над лесом. В них смешивались,клубились синие, белые тени; и Лизе, глядевшей в небо сухими, суровыми глазами,чудилось, что над нею мечется то сонмище навсегда отторгнутых от земли душ, коетеперь пополнила собою Августа. Но это был только снег, первый снег, которыйшел все сильнее и сильнее, засыпая эту могилу… эту жизнь, это кипение страстей,величие неосуществленных стремлений… эту канувшую в Лету судьбу.

Наконец-то Лиза смогла заплакать; и рыдания ее одинокойпечали вливались в заунывный стон метели: «Горе побежденным! Горе…»

– Елизавета… – медленно произнесла императрица. – Знаешь,мне очень нравится это имя. Ты замечала, Катя, что есть имена, носители которыхк тому или иному человеку особенно расположены или, напротив, относятсяотвратительно? Вот Елизавета. Так звали мою дорогую воспитательницу, ЕлизаветуКардель. От нее я знала только самое лучшее отношение. Она была образцомдобродетели и благоразумия, имела возвышенную душу, острый ум и превосходноесердце. Или покойная государыня Елизавета Петровна: всякое меж нами бывало, нодурное не вспоминается, понимаю лишь, что, когда б не ее великодушие, не бытьмне в России, не быть на троне…

«И это называется «быть на троне»?» – подумала Дашкова,прекрасно знавшая, сколь неопределенно положение Екатерины при Петре III, кактретирует он свою супругу. Но вслух сказала иное:

– И вы предполагаете, ваше величество, что сия Елизаветатоже будет к вам непременно расположена?

Екатерина пожала плечами и продолжала:

– Или взять мужские имена. Петр! Петр Шувалов, неприятельмой, или горячо любимый муж… – Она невесело усмехнулась. – А вот…

– А вот имя Григорий! – с улыбкой подхватила Дашкова,намекая, разумеется, на Григория Орлова. – Оно к вам чрезвычайноблагожелательно, не правда ли?

И обе рассмеялись – тихонько, будто заговорщицы. Но тутпослышался странный грохот, словно с большой высоты упало и разбилось что-тотяжелое; затем раздалась грубая брань, звучно произносимая молодым мужскимголосом.

Собеседницы мгновение смотрели друг на друга непонимающе,потом Дашкова проворно подхватилась и прошмыгнула к двери. Через малое времяворотилась, помирая со смеху.