Вскоре после этого визита в Курзале был какой-то спектакль или концерт, и я сидела в креслах. Марцинкевич, увидав меня, сразу подошёл ко мне и на виду у всех почтительно поцеловал мне руку».

Предложение доставить из Петербурга в Кисловодск костюмы для выступления свидетельствует о том, что среди новых руководителей города были и почитатели искусства, и просто люди, совсем не разделяющие жестокости по отношению ко всем, кто имел достаток.

Возможно, эти люди свято верили в светлые идеи. Ведь поверили же в них такие выдающиеся люди, как Миронов, Чапаев, Щорс. Ведь шли же на борьбу с врагом представители партии, которую принято называть ленинской.

Кшесинская рассказала о поведении некоторых комиссаров:

«…когда мне приходилось встречаться с Марцинкевичем, он всегда казался мне особенно грустным. Чувствовалось, что он не вполне сочувствует новому течению, которому служил. В последний раз, что я его видела в “Гранд-Отеле”, он сказал мне, что его посылают куда-то с отрядом. После этого я его больше не видела и ничего не слышала о нём».

Ну а грабежи в городе продолжались, и некоторые знакомые Кшесинской были обчищены до нитки. Внезапно проводились обыски с непонятными целями, поскольку всё, что хотели найти, представители новых властей давно уже нашли. Однажды, когда явились с обыском днём и потребовали предъявить паспорта, Кшесинская заметила, что красноармеец держит паспорт вверх ногами, вырвала паспорт и заявила, что нечего поручать такие дела неграмотным. Однажды пришли искать великого князя Михаила Александровича. Потом уже стало известно, что местные власти получили сообщение, что он бежал из Перми предположительно в Кисловодск. Стало ясно, что началась охота на великих князей – членов Императорского дома Романовых.

Все эти мероприятия были обыкновенными грабежами. Кшесинская вспоминала:

«Обыски обыкновенно сопровождались отбиранием всего ценного, что солдатам попадалось под руки, и все поэтому стали прятать деньги и драгоценности. Тут, конечно, каждый проявлял свой талант и находчивость. Но часто приходилось менять места, так как, конечно, все прятали примерно одинаково, и, раз солдаты находили вещи в одной квартире в определённом месте, они в следующей искали в таком же. Например, прикалывали деньги под ящик, чтоб, когда открывали его, там денег не было. Но потом они это открыли и прямо лезли под ящики. Деньги я спрятала в нижнем этаже дачи, между окнами, в той верхней части, где окна не открывались, и для этого пришлось вынуть раму. Драгоценности я спрятала в полую ножку кровати, спустив их на ниточке, чтобы потом можно было вытащить обратно. Многие первоначально прятали свои кольца в банках с помадой, но солдаты скоро нашли это и прямо лезли туда пальцами. Многие дамы очень любили хвастаться, куда они прятали свои вещи, и, конечно, кто-нибудь подслушивал, и тайна была выдана. На этом хвастовстве многие попались…

В такой тяжелой атмосфере мы жили изо дня в день, никогда не зная, что нас ожидает даже через несколько часов. Из Пятигорска постоянно налетали блиндированные поезда с какой-нибудь очередной бандой, и это означало снова обыски, грабежи и аресты. Мы жили в постоянной тревоге за себя, за близких и знакомых…»

Иногда вдруг появлялись надежды на избавление, на то, что красных выбьют из города.

«Четырнадцатого июня с раннего утра послышались сперва дальние выстрелы, которые постепенно стали приближаться к городу со стороны вокзала. Перестрелка стала усиливаться, завязался бой. По городу быстро распространился слух, что это казаки наступают на Кисловодск и бьют большевиков, убегающих из города. Какие-то казаки действительно проскакали через город, к великой радости жителей, но скоро стрельба стихла, и наступила в городе мертвая тишина. Ни казаков, ни большевиков не видно было. Никто не знал, что, в сущности, произошло, стало только ясно, что если и были казаки, то они ушли куда-то обратно и мы снова остались во власти большевиков. Это и оправдалось, когда по городу стали снова бродить банды красноармейцев, арестовывая всех, кого они заподозревали в сочувствии казакам. Только позже мы узнали, что это был налёт партизанского отряда А. Шкуро, исключительной целью которого было ограбить казначейство большевиков и отобрать у них оружие для своих партизан, что Шкуро вполне удалось, но после его ухода город подвергся жестоким репрессиям».

Однажды сгустились тучи над великой княгиней Марией Павловной и двумя сыновьями, великими князьями Борисом и Андреем Владимировичами. Снова обыск, снова изъятие оружия, особенно представлявшего ценность.

Ночью ворвались какие-то люди в некотором подобии формы с обыском. Кто они, чекисты или просто красноармейцы, или не те и не другие, а грабители, сказать было трудно. Власть равнодушно взирала на бандитизм, потому что сама власть часто состояла из бандитов, переодетых в эрзац-форму. Знаков различия не было. Шинели без погон, причём носили их как зимой, так и весной и осенью. Даже летом иногда надевали внаброс. Всё своё носи с собой. Потому и «экспроприировать» старались не слишком объёмные ценности. Более всего любили, конечно, драгоценности отбирать на различные надуманные нужды.

Великая княгиня, её сыновья и адъютант великого князя Андрея Владимировича полковник Кубе терпеливо ожидали, когда всё завершится. Найти ничего не нашли. Всё было уже давно изъято на нужды республики в лице изымающих.

Старший, которого Кшесинская в мемуарах, видимо, более чем справедливо назвала главарём, указав на великого князя Бориса Владимировича и полковника Кубе, заявил:

– Ты и ты… Арестованы.

Им доставляло удовольствие хамить, грубить, звать на «ты» тех, кто, как они чувствовали, стоял в прошлом на высокой ступени иерархии.

Вся ватага направилась к выходу, подталкивая впереди себя арестованных. Один из членов этого не то отряда, не то банды спросил у главаря:

– А что энтого-то не взяли, – и указал на великого князя Андрея Владимировича.

– Он нормальный, умный мужик. Пущай покеда гуляет. Надо будет, возьмём.

Великая княгиня вышла на балкон и с ужасом смотрела, как уводили сына Бориса. Оказалось, что отряд пришёл всё же от местных властей.

Власть, именующая себя советской, хотя таковой на первых порах была очень вряд ли, обожала брать заложников. Правда, это было делом совершенно напрасным. Не вернётся же в город Шкуро, чтобы повиниться, вернуть награбленное у грабителей и попросить свободу для взятых в заложники.

С бандитскими повадками брать заложников пришлось познакомиться и в нашем роду. Мой прадед, Фёдор Мефодьевич Шахмагонов, создал перед 1-й мировой войной реальное училище в Калуге, которое затем преобразовал в гимназию для одарённых детей, в которой дети богатых учились за деньги, а дети из бедных семей – бесплатно.

После Октябрьской революции его на посту директора частной, его частной, гимназии заменили истопником этой гимназии, хотя он несколько отличался от истопника, имея перед революцией четыре докторские степени по археологии, физике, математике и естественным наукам. В этой очень и поныне знаменитой в Калуге гимназии, которая в современных путеводителях зовётся Шахмагоновской, преподавал Циолковский, её окончили знаменитые Чижевский и Карпов.