— Слушаюсь, мефрау! — Гертджи склонилась ещениже. — Прошу извинить меня, мефрау! Покорно прошу извинить меня, минхейрде Пумерланд!

— Ничего, красавица! — капитан игриво подмигнулГертджи и, ущипнув ее за подбородок, проследовал в сторону мастерской.

А следом уже подходили новые гости — почтенные господа БарентХармансен и Паулюс Шоонховен с женами, богатый холостяк Яан Клаесен Лейдеркерс,господин сержант гвардии Рейнер Энжелен со своей сухопарой супругой, известнойна весь город сплетницей, и его коллега Ромбут Кемп…

Как всегда, последними появились молодые господа — красавецлейтенант Биллем ван Рейтенбюрх, ближайший помощник капитана, и рослый,представительный Ян Корнелиссон Вишер, знаменосец отряда муниципальной гвардии.

Господа гвардейцы столпились перед входом в мастерскую,ожидая приглашения и негромко переговариваясь.

Здесь собрались самые знатные и уважаемые граждане славногогорода Амстердама, те, на ком лежала высокая обязанность состоять в почетномкарауле во время посещения Амстердама высокородными особами королевской крови.

Именно стрелковая корпорация капитана Баннинга Кока пять летназад, во время пребывания в Амстердаме королевы-матери Марии Медичи, быламобилизована для ее торжественной встречи.

В прочее время господа стрелки не слишком утруждали себязаботами об общественной безопасности, от случая к случаю собираясь дляупражнений в стрелковом искусстве. Раз в год проводились соревнования пострельбе, за которыми, разумеется, следовал непременный торжественный банкет,сопровождаемый игрой муниципального духового оркестра.

— Ну, что там минхейр ван Рейн? — проговорилнаконец господин капитан, в нетерпении потирая руки. — Он заставляет насждать! Это неучтиво с его стороны!

И в эту самую минуту двери мастерской широко распахнулись.

Мейстер Рембрандт стоял напротив входа в домашнем кафтане,вытирая испачканные краской руки, как будто только что закончил работу надкартиной.

— Прошу, — сухо проговорил он и отступил всторону, жестом приглашая гостей в просторную мастерскую и как бы снимая с себяответственность за дальнейшее.

Господа гвардейцы затихли и чинно прошли в ярко освещеннуюкомнату. Огромная картина стояла чуть в стороне, возле стены, и они не сразуразглядели ее. Но как только разглядели — поднялся настоящий гвалт, как нарыбном рынке, когда там ловят воришку.

— Что это? — воскликнул господин Шоонховен,покраснев как вареный рак. — Может быть, это бродячий театр? Илипередвижной цирк? Разве так положено изображать самых знатных, самых почтенныхграждан города Амстердама? Никакого достоинства! Никакого уважения к нашемувысокому положению! К нашему весу в городском обществе! Это самаяоскорбительная, самая безнравственная картина, какую мне когда-нибудь случалосьвидеть!

— Нисколько не похоже на прежние групповые портретынашей корпорации! — поддержал его моложавый Барент Хармансен. —Тотпортрет, который выполнил для наших дедов мейстер Дирк Якобе, был куда каксолиднее…

— Надеюсь, ты не оставишь этого без последствий,Рейнер! — визгливо выкрикнула сварливая жена сержанта Энжелена. —Какого-то наемного барабанщика видно едва ли не лучше, чем тебя! А ты ведь нерядовой член корпорации…

— Тем не менее вашего супруга хотя бы можноразглядеть, — обиженно проговорил Ян Клаесен Лейдеркерс. — Меня жевовсе не видно! А я, между прочим, заплатил художнику точно такую же сумму! Стополновесных гульденов! Чем мои сто гульденов хуже, чем сто гульденов вашегоуважаемого супруга?

— Вот именно! — загалдели прочие господастрелки. — Мы все платили равную сумму, и имеем равные права! Художникдолжен был изобразить нас с одинаковым вниманием и уважением!

— Как покойный мейстер Дирк Якобе! продолжал гнуть своеБарент Хармансен. — Который, между прочим, взял за свою работу кудаменьшие деньги…

— Ну, тогда и времена были другие… — примирительнымтоном проговорил красивый господин Биллем ван Рейтенбюрх. — С тех пор, минхейрХармансен, все чрезвычайно подорожало. Вы ведь тоже, почтенный минхейр, зашелка и сукна берете гораздо большую цену, чем ваш покойный батюшка!

— Так и ткани у меня куда тоньше и лучшекачеством! — господин Харменсен поспешно перешел в активную оборону. —Или уж, по крайней мере, не хуже!

— И вообще, досточтимый минхейр Рейтенбюрх, —поддержал старинного приятеля Ян Клаесен Лейдеркерс. — Вашаснисходительность объяснима, вы вполне хорошо видны на этой картине, а меня, кпримеру, вовсе не видно!

— Вон там, сбоку, за правой рукой минхейра РомбутаКемпа, видно ваше лицо, — возразил господин ван Рейтенбюрх.

— Где? — Лейдеркерс приблизился к картине,вгляделся в ее правый край и разочарованно протянул:

— И это все, что я получил за свои сто гульденов? Это жепросто издевательство! Где же то равенство, за которое сражались с испанцаминаши деды? Меня тут едва можно разглядеть!

Он еще ближе подошел к картине, распушил усы, какготовящийся к драке кот, и запыхтел:

— А что это за поношенная шляпчонка у меня на голове?Между прочим, я потратил немалые деньги на свою стрелковую экипировку, а менявырядили каким-то шутом гороховым!

— И вообще, — подхватил господин БарентХарменсен. — Мейстер Рембрандт взял с нас такие деньги, а поскупился накостюмы и экипировку! Вырядил в какие-то старые каски, которые давно уже неприняты на вооружение! Где он только откопал это старье?

— А кто заплатил за этого нищего барабанщика, которыйпомещен едва ли не на самом видном месте? — снова раздался визгливый голоссупруги господина Энжелена.

— Господа, не угодно ли вина? — попыталась Гертджисмягчить разбушевавшихся заказчиков.

Кое-кто из стрелков откликнулся на ее предложение, нобольшая часть продолжала возмущенно обсуждать картину.

— А это еще что за маленькая ведьма? — неунималась мефрау Энжелен. — С какой стати мой досточтимый супруг должен изсвоего кошелька оплачивать ее изображение? Да еще и выписана она кудатщательнее моего Рейнера!

— Не знаю, не знаю… — заговорил наконец минхейр БаннингКок, он же — свежеиспеченный господин де Пумерланд. — Право, не знаю,господа.., все мы знаем, что мейстер Рембрандт — достойный живописец..,несколько его картин приобрел наш высокочтимый господин принц Фридрих ГенрихОранский для своего дворца в Гааге, два полотна мейстера Рембрандта купиланглийский король Карл.., может быть, у такого славного живописца были своисоображения, когда он создавал столь странную картину? Я склонен все жевыслушать, что мейстер ван Рейн скажет нам в свое оправдание!

— Не собираюсь оправдываться! — хмуро проговорилмейстер Рембрандт, выступив на середину комнаты. — Я не берусь учить васторговле и мореплаванию, производству шелков и сукон. Так и вы — не судите освете и тени, о красоте и уродстве. Оставьте это мне и поверьте: если васвспомнят через многие годы и даже столетия — то только благодаря этой картине!