потрясение, даже горе.

Голова идет кругом, будто открутилась от шеи.

– Что произошло? Я не понимаю.

Не хочу знать ответ. Я не вынесу.

Багадур поворачивается ко мне.

– Не притворяйся, что не знаешь! Рехетре, благословленная Ра, мертва. И это твоих рук дело.

– Я не… Она мертва? – я едва выдавливаю последнее слово хриплым шепотом.

Не могу дышать.

Я склоняюсь, уперев руки в колени, пытаясь вдохнуть.

Никакого воссоединения семьи. Никаких подарков на дни рождения, совместного веселья.

– Не поддавайтесь на ее уловки, мой господин. Всего лишь нелепое театральное представление. Она не опечалена и не удивлена. – Обвинение Багадура эхом разносится по тронному залу.

Ноги подкашиваются, я падаю на колени.

Плачу по матери, которая меня никогда не знала.

– Рассказчица была последней, кого видели в покоях царицы.

– Нет! – я кричу в темноту. – Нет, она сказала мне послать за целителем. Я сказала об этом слугам в коридоре, когда уходила.

Все еще на коленях, я поднимаю глаза и смотрю на фараона.

– Она хотела… снотворного.

– И ты дала ей его, так ведь? – Голос Багадура холодный, как лед. – Ты украла у меня мешочек, пока мы спали на лодке. Которую ты использовала, чтобы похитить ее. И дала ей все! Достаточно, чтобы убить ее!

Я утираю слезы и вдыхаю, наступая на горло горю и впадая в ярость.

– Когда я уходила, она была еще жива. Она просила снотворного.

Менкаура смотрит на нас, будто стоит перед невозможным выбором.

– Зачем мне ее убивать? – Мой голос дрожит. – Я… я ее любила.

Фараон поворачивается к Садики, как будто тот знает ответ на мой вопрос.

– Не могу сказать наверняка, о божественный Золотой Сокол. Ее нашли на ложе, в руках была чаша, пахнущая ее лекарством.

– И не казалось, что она… ее… заставили?

Садики зло смотрит на меня.

– Нет. Следов борьбы не было. Но ее Рассказчица могла уговорить…

– А может, Багадур оставил ей большую дозу! – Мой голос срывается на крик.

Плакальщицы у стены хранят молчание.

Багадур поднимает руку, словно пытаясь меня заткнуть.

– Чушь! Царица знает необходимую дозу и что будет, если ее превысить. Даже если я и оставил ей больше…

– Намеренно! – Осознание срывается с губ, как будто я выдохнула из легких весь воздух.

Все трое смотрят на меня.

– Она знала, что вы заставите ее… что от нее потребуют родить еще ребенка. Она сказала вам. – Я пальцем указываю на Садики. – Она сказала вам, что не может снова иметь детей, снова пережить потерю, снова отдать кому-то свое сердце…

Я задыхаюсь, слова иссякают.

– Ты обвиняешь меня, Рассказчица? – Садики расправляет плечи, подняв голову.

– Почему нет? Вы все время с ней, словно… словно наседка! Вы наверняка знали, как она страдала, как отчаялась…

– Поэтому ты здесь! Чтобы отвлечь ее историями! – Садики кричит на меня, но я чувствую в его словах горе утраты.

– Ха! – Багадур фыркает. – Отвлечь царицу историями о матери, потерявшей ребенка!

Менкаура склоняется вперед.

– Это так, Рассказчица?

Я перевожу взгляд с одного мужчины на другого.

– Нет. То есть да, но не в этом… Эта история должна была дать надежду…

От ярости царь вскакивает на ноги и смотрит на меня сверху вниз.

– Твоя обязанность – помочь ей забыть о прошлом! Не напоминать, не заставлять снова переживать утрату!

В груди жжет.

– Вы думаете, она может забыть? Что мать способна забыть о смерти своего ребенка? Тогда вы идиот! Женщина не может забыть такую утрату, но может исцелиться. Я пыталась помочь ей! По крайней мере помочь начать жить снова.

Плакальщицы ахают, услышав оскорбление, Садики и Багадур отшатываются от меня, будто сейчас в это место ударит молния.

– Жить, – Менкаура повторяет слово. Я слышу в его голосе грусть, но в основном – презрение.

И впервые я понимаю – почему я не задумалась об этом раньше? – что этот человек – мой отец.

– Жить, – он говорит еще раз. – Что ж, Рассказчица. Ты не справилась.

Я пытаюсь вдохнуть, но воздух застревает между губами и легкими, и я чувствую только полость внутри. Пустоту.

Я склоняю голову, злость покидает мое тело и уходит в плиты пола.

– Да. – Я жмурюсь от боли, от необратимости смерти, от отчаяния, ведь я вновь осталась без матери. – Да. Я не справилась.

Слова просыпаются на пол, как стеклянные шарики, катясь по полу с громким эхо, как признание вины.

– Уведите ее.

Куда или к кому – не знаю и не хочу открывать глаза, чтобы не заплакать.

Меня хватают под руки, и все становится ясно.

Стражники тащат меня из комнаты.

Мне все равно.

– Она должна умереть.

Это говорит Багадур, его взгляд, острый как бритва, на моей шее.

Невероятный вид. Трое мужчин расставлены в яростной симметрии: фараон в центре на возвышении, целитель и телохранитель смотрят сверху вниз на отчаявшуюся, плачущую женщину в руках двух безразличных стражников. У стены плакальщицы с круглыми глазами сбились в кучу и шепчутся о чем-то.

Мы как будто замерли, ожидая, пока художник срисует позы, чтобы раскрасить картину позже.

Мгновение – и Менкаура жестом прогоняет меня прочь, вон.

– Заприте ее. Мне нужно подумать.

Он рассмотрит предложение Багадура казнить меня?

Холод страха в животе дает мне сил, чтобы встать на ноги.

– Вели… – Мой последний шанс протестовать.

Но Менкаура качает головой, садится на трон и отворачивается, оперевшись рукой на подлокотник и склонив на него лоб.

Стражники не ждут, когда он на них посмотрит.

Глава 38

Удивительно, но человек только время от времени уверен, что будет жить вечно… Иногда он понимает это, когда стоит в одиночестве в лесу на закате, и таинственный золотой покой, просвечивающий между и под ветвями деревьев, словно бы шепчет снова и снова слова, которые, как ни пытайся, не расслышать.

Фрэнсис Ходжсон Бёрнетт, «Таинственный сад»

– Я могу идти!

Незачем тащить меня спиной вперед по коридорам дворца.

Мы разворачиваемся в тронной зале, у двойных дверей.

Я не замечаю, по каким коридорам мы идем. Темно и тихо, факелы еще не зажигали. Какая разница, куда меня ведут?

Заприте ее.

В тюрьму? Меня посадят? Подозреваю, что выбора два: помилование или казнь, третьего не дано.

Местоположение тюрьмы начинает меня волновать, когда двое стражников ведут меня вниз по каменным ступеням в почти полную темноту.

Только не вниз.

– Куда? Куда вы меня ведете? – Я сопротивляюсь, как растение, стремящееся к солнцу.

Стражник толкает меня вниз, и я не могу удержаться.

Я падаю, сильно приложившись копчиком