Чем больше я узнавал кошек, тем интереснее они были дляменя, и уж к двенадцати-то годам я точно знал, что буду кошатником. И нелюбителем, который держит двух кошек и занимается ими в свободное от работывремя, а настоящим профессионалом, для которого кошки – это повседневнаялюбимая работа. У меня была мечтав открыть приют для кошек с ветеринарнойлечебницей. Мамулька меня поддерживала, она тоже была неравнодушна к этимсладким мяукалкам.

Короче говоря, в двух словах я тогда разъяснил папашке, чемувлекаюсь, помимо учебы. Учился я, кстати сказать, весьма и весьма… В смысле –прилично. Пятерок, конечно, было не навалом, но зато троек не было совсем.

Про таких, как я, учителя говорили: твердый «хорошист». Этоуже теперь я понимаю, что они меня за мое кошатничество уважали и потому троекне ставили. И не только ведь уважали, но и пользовались вовсю, когда летом наканикулы разъезжались. Мы-то с мамулькой почти никогда никуда не ездили, а еслии случалось, так поодиночке, то она на недельку в деревню к родне смотается,меня на попечение соседки оставит, то я туда съезжу. Вместе-то никак неполучалось, на кого ж пушистых наших оставить?

Папаня моими успехами в школе остался не то чтобы доволен,а, как говорят, удовлетворен. Кивал с серьезной рожей, когда я ему про кошекрассказывал, а когда я увлекся малость и начал толкать про кошачьи особенности,которые я сам для себя вывел и которые ни в одной прочитанной мною книжке неописаны, в его глазах даже что-то вроде одобрения мелькнуло.

У меня тогда мысль закралась… Дурацкая, конечно, детскаясовсем. Я подумал, может, он тоже кошек любит и даст денег на приют, он жебогатый.

Воодушевился я, одним словом, и давай ему расписывать своимечты. Он покивал-покивал и вышел из моей комнаты, снова с мамулькой принялсябазар разводить. Я хотел было подслушать, но тут лапушки мои сигналы сталиподавать: восемь часов, кушать давай. Плюнул я на их разговор и пошел кормраздавать, подумал, что мамулька мне все равно расскажет, если что-тоинтересное. А если не расскажет, то, значит, это никакого значения не имеет.

Я мамульке всегда доверял, говорю же, она моей лучшейподружкой была, никогда не обманывала.

Покормил я своих пушистиков, стал вычесывать всех по очереди,в аккурат за этим занятием меня папашка и застал. Посмотрел на меня эдакнепонятно и говорит:

– Вот что, Александр.

Александр – это я, понятное дело. Правда, меня все почему-тоСанекой звали, даже мамулька. Санека то, Санека это. Я привык, мне нравилось,было в этом имени что-то необычное. Не Саша, не Шурик и даже не Саня, а Санека.Но папашка этого, разумеется, знать не мог, поэтому обратился ко мне строгоофициально.

– Вот что, Александр. Я полагаю, тебе нужно перевестисьв другую школу.

– Зачем? – удивился я. – Мне и в этой хорошо.

– Тебе нужно учиться в школе с биологическим уклоном.Ты же хочешь профессионально заниматься зоологией, значит, нужно учиться.

– Не хочу я зоологией! – возмутился я. – Якошками хочу заниматься.

Только кошками, и больше никем. А по зоологии надо всехживотных изучать.

Мне другие животные неинтересны. Я кошек люблю, а неверблюдов никаких и не слонов.

– Ты не понимаешь. – Папашка заговорилмягче. – Никто не заставляет тебя любить верблюдов и слонов. Кошки таккошки. Но все нужно делать как следует, на «пять с плюсом», а не халтурно. Тыдумаешь, если кошка – домашнее животное, то для работы с ней специальные знанияне нужны?

Вообще-то именно так я и думал, но ничего такого брякнуть неуспел.

– Ошибаешься, – продолжал он. – Любой живойорганизм, даже обычный клоп или таракан, – очень сложная система, и, чтобыс ним работать, надо долго и тщательно его изучать. Чтобы понять, что и какпроисходит в этом организме, нужно хорошо знать химию, физику, биологию. Дажематематику, если ты хочешь заниматься лекарствами и лечить животных. Болеетого, есть специальная наука зоопсихология, она изучает особенности поведенияживотных, и ее тоже нужно хорошо знать, иначе ты не сможешь с ними ладить ипонимать их повадки. Нужно изучать генетику, чтобы заниматься скрещиванием ивыведением пород. Ничему этому ты в своей обычной школе не научишься.

Вдалбливал он мне долго, но я все никак не мог взять в толк:зачем? Зачем мне все это знать? Я и без всех этих заумей прекрасно с кошкамиобщаюсь. Она только мурлыкать начнет, а я уже знаю, что она хочет сказать. Уменя слух хороший, я все тонкости кошачьего мурлыканья и мяуканья различаю, иникаких проблем. А уж как я наблатыкался таблетки им давать – так меня во вседома зовут, где кошки болеют. Никто ловчее меня этого сделать не может, у всехкошки вырываются, кусаются, царапаются и визжат, таблетка-то горькая, да истрашно им, маленьким. А я в полторы секунды ее одним щелчком в глоткузабрасываю, кошечка даже понять не успевает, зачем ей пасть раскрыли, иникакого горького вкуса не чувствует. Ну и все. А он про школу какую-то мнеталдычит! Да в гробу я ее видал, школу эту.

Но спорить вслух не стал, характер не тот. Вернее, был нетот. Сейчас-то я с папашей разговариваю на своем языке, а тогда еще мелкий был,спорить не умел. Я ж говорю, в бесконфликтной обстановке рос. Смотрел только напапаню затравленно и молчал. А он тираду свою выдал и ушел. Напоследок одну изкошечек моих погладил и сказал:

– Я позабочусь о том, чтобы ты учился в специальнойшколе.

Мамуля за ним дверь закрыла и на меня, смотрит. А я на Гнее.

– Ну что, сыночек? – спрашивает она. –Пойдешь в новую школу?

Я только головой мотаю. В смысле – не пойду. Мамулька началаменя уговаривать теми же словами, что и папашка. Дескать, надо учиться,специальные знания и прочая мура. Господи, мне так страшно стало! Думаю,неужели и она с ним заодно? Моя мамулечка любимая, моя единственная родная душа– и предает меня. Я, натурально, в слезы. Трясусь весь, всхлипываю, а про себядумаю: не хочу я в эту школу дурацкую, я и в своей-то из последних сил тяну,только чтобы кошек мне не запретили держать. Знаю я этих учителей, они чуть что– сразу жаловаться кидаются, вот ваш сын спортом все время занимается, а урокине учит, и все такое. Придут к мамуле и будут орать, что я кошками все времязанимаюсь, вместо того чтобы географию учить. Мамуля мне прямо сказала: кошечкинаши – это хорошо, только чтобы не в ущерб отметкам.

И я старался изо всех сил, потому что мамулино слово – закондля меня. И тогда так было, и до сих пор осталось. И вот как представил я, чтов этой специальной школе придется еще больше напрягаться, так лучше сразуподохнуть. Или выгонят меня оттуда за неуспеваемость, или мамуля кошечекзапретит. В общем, сижу я на диване и реву, а мамуля рядом стоит и смотрит наменя. И молчит.

Помолчала она какое-то время, потом присела рядом, обняламеня, по голове погладила и говорит:

– Не бойся, сыночек, и не плачь. Не отдам я тебя ни вкакую спецшколу. Не хочешь учиться – и не надо. Ну, не плачь, мое сокровище.Кошечки наши с нами, мы с тобой живы и здоровы, и все у нас хорошо.