– А гордыня, как известно, большой грех. Смертный,между прочим. Где ты этих глупостей набралась?

– Да так, свидетельницу по делу сегодня опрашивала, онасвоего мужа обвиняла в том, что он помощи ни у кого не просил, потому чтогордый.

– Ну-ну. В последний раз спрашиваю: мне приехать?

– Честное слово, не надо, Лешик. Я уже спать ложусь. Аутром светло будет.

– Ладно, оставим на твоей совести. А что случилось сосветом?

– Не знаю, авария, наверное.

– Что значит – наверное? – возмутился муж. –Ты что, не выяснила?

– Не-а. А зачем?

– Как то есть – зачем? Чтобы знать, что случилось икогда будет свет.

– А какая разница? Оттого, что я это узнаю, свет ведьбыстрее не дадут.

Верно?

– Верно, но будет хоть какая-то определенность. Можетбыть, авария настолько серьезная, что света не будет и завтра, – ипослезавтра. Тогда надо принимать меры, договариваться с людьми, у которых тыбудешь ночевать, и так далее. И по крайней мере, ты будешь точно знать, скольковремени не сможешь пользоваться компьютером. Ася, нельзя же так! Ты какребенок, ей-богу!

Настя обреченно вздохнула. Леша, как всегда, прав. Он всегдаправ. Он умный, трезвый, спокойный и предусмотрительный. Вот бы ей стать такой,как он.

– Ты прав, солнышко, – грустно призналасьона. – Я глупая и никудышная.

Но другой я уже не стану, поэтому насчет аварии узнавать непойду. Я ложусь спать.

Чистяков снова рассмеялся, и Насте показалось, что от егосмеха даже боль в руке стихает.

– Спокойной ночи, никудышная. Утром позвоню, узнаюнасчет света.

– А что, если света не будет, ты домой не вернешься?

– А что мне дома делать без электричества? Компьютер жене работает.

– Ты, выходит, только ради компьютера сюдаприезжаешь? – поддела его Настя.

– Естественно, не ради тебя же, никудышная. Очень тымне нужна. Кстати, если к утру электричество не дадут, проверь холодильник ивытащи все, что может испортиться.

– Куда вытащить?

– Куда хочешь. На балкон, например, вынеси, на улицеуже достаточно холодно. Колбасу возьми на работу, съешь на обед.

– Все указания раздал, – съехидничала она, –или еще остались?

– Пока все. Ложись спать. Целую.

Настя положила трубку и уселась на полу поудобнее,прислонившись спиной к дивану. Колено сильно болело, и она опасалась вставать.Но до утра ведь так не просидишь, надо собраться с силами, встать, постелитьпостель и лечь. А утром проснуться и понять, что колено распухло, кисть правойруки не работает, и по всей комнате рассыпан сухой цемент. Ничего не скажешь,приятное ее ждет пробуждение.

А может, обойдется? И колено не распухнет, и рука пройдет. Иокажется, что насчет цемента ей просто почудилось. Может ведь такое быть?Может.

Почему нет?

А может такое быть, чтобы утром оказалось, что никакогоШутника нет и никто больше не будет убивать бомжей и угрожать Татьяне? Нет,такого быть не может. А жаль.

СЕЛУЯНОВ

Близился День милиции. Этот праздник Коля отчего-то любилбольше всех других. В отделе шло перманентное совещание на тему: как 10 ноябряпоздравить Колобка, чтобы начальнику было приятно, чтобы в госпиталь к немусмогли одновременно приехать как можно больше сотрудников и чтобы Гордеев приэтом не сделал им выволочку за то, что весь отдел не работает, а дурака валяет.Кроме того, всем было хорошо известно, что Колобок не делает различий междупраздничными днями и обычными и по текущим делам спрашивает во всех случаяходинаково придирчиво. Поэтому, составляя делегацию поздравляющих, нужно былопродумать и этот тактически важный момент. В госпиталь поедут только те, комуесть чем отчитаться. При этом численность делегации не должна быть чрезмерно маленькой,ибо Колобка обмануть трудно, он сразу догадается, что явились только«отличники».

– Колян, ты возглавишь церемонию, – приказалКоротков. – У тебя девять наркоманов раскрылись, ты у нас сегодня герой.

– Так это ж не я, – замахал рукамиСелуянов, – это Аська его нашла. Что я. Колобку врать должен, что ли? Онже меня спросит, как шла разработка.

– Наврешь что-нибудь, не маленький, – отрезалЮрий. – Не Аську же к нему пускать, у нее с Шутником полный провал. Нашаподполковница в прошлый раз от Колобка чуть не в слезах ушла, допек он ее.

Эти и подобные им разговоры велись уже третий день. Колобкалюбили и хотели поздравить с праздником все сотрудники, но точно так же все доединого боялись «разбора полетов». Впрочем, боялись – не то слово. «Разборполетов» происходил ежедневно на оперативных совещаниях, все к ним привыкли исчитали само собой разумеющимися, так работали все службы в уголовном розыске.Но одно дело получать выволочку в кабинете в обычный будний день, и совсемдругое – в госпитале, куда ты придешь с цветами, подарками, наилучшимипожеланиями и праздничным настроением. Точно так же, как можно каждый день,морщась и кряхтя, принимать горькое лекарство, понимая, что это необходимо инеизбежно, но если тебе дать пирожное, надкусив которое ты обнаружишь там то жесамое горькое лекарство, ты почувствуешь себя обиженным и обманутым.Чувствовать себя обиженным и обманутым в праздничный день не хотел никто. Иботрудно представить себе сыщика, у которого по всем находящимся в работе деламполный и идеальный порядок. Такого нет и не может быть никогда. По определению.

Селуянов испытывал раздражающее чувство словно бы вины передНастей Каменской. Она искала своего преступника, а нашла совсем другого, заработу по поиску которого отчитываться ему, Селуянову. Николай-то отчитается, авот Настя так и будет маяться со своим любителем маргинального элемента. Емуискренне хотелось как-то помочь, но он не знал как. Единственное, что он могсделать, это попробовать выяснить все досконально насчет Шувалова. А вдруг окажется,что он не только наркоманов убивал. Ведь есть же у него мотив, есть, не забылон милиционеров, погубивших его сына, не забыл следователя Образцову. Илизабыл? Нет, не забыл, на этот счет его Костя Ольшанский весь вечер послезадержания допрашивал.

Николай внезапно резко остановился на бегу. Да, Ольшанскийдопрашивал, но ведь Шувалов ни в чем не признался. Он соглашался только с тем,что касалось хранения оружия, но больше ни слова не сказал. Конечно, Ольшанскийзадавал ему вопросы о следователе Образцовой и о подробностях гибели сына, иШувалов отвечал на них спокойно и обстоятельно, но ни разу не дал понять, чтоиспытывает к Татьяне какие-то особые чувства. Он сказал ровно столько, сколькосказал бы любой потерявший сына отец на его месте.

Совершенно очевидно, что Виктор Петрович Шувалов –преступник хладнокровный и осмотрительный, расчетливый и опасный. Ольшанскийзадержал его на семьдесят два часа по подозрению в убийствах бомжей и отправилоружие на экспертизу. Экспертиза показала, что бомжей убили не из этогопистолета, и Шувалова готовились освобождать из-под стражи, поскольку за однолишь незаконное хранение оружия законом лишение свободы не предусмотрено, астало быть, и арестовывать не положено. В этот момент и всплыла Аськинаинформация о пистолете, который приобретал и неизвестно куда дел первый изубитых наркоманов, а тут и заключение из пулегильзотеки подоспело: следы настреляных гильзах, полученных во время контрольного отстрела изъятого пистолета«ческа збройовка», идентичны следам на гильзах, найденных возле труповнаркоманов. Дело об убийствах наркоманов вел другой следователь, он и вынесновое постановление о задержании Шувалова. Еще на трое суток. А там виднобудет.