если их убил бы хищник, то он должен был бы то же оставить отпечатки своих лап… Но их не было. Земля вокруг была абсолютно ровная… ни отпечатка, ни отметинки…. А отметины на телах волков? Мурашки бежали по коже Джары, когда он попытался представить себе, чем же это таким можно было оставить до однообразия одинаковые следы в телах животных… маленькие, аккуратненькие дырочки. И все… Ни укусов, не следов от когтей…

— Что это могло быть, отец? — негромко спросил молодой охотник, нервно озираясь.

— Не знаю. В детстве моя бабушка рассказывала мне страшные легенды о кровавом людоеде Лю. Но я думал, что это только легенды. — Глава клана поднялся и пошел к хижинам.

— Пойдем, Джара, — бросил он, проходя мимо охотника. — Не стоит дразнить темноту… Постояв с минуту, вглядываясь в темноту и решив, что совет мудр, тот последовал за старейшиной. До утра в стойбище горел костер собрания и старый Дрок, рассказывал легенду о людоеде Лю, убивавшем людей просто указывая на них пальцем, умевшем летать и превращаться в огромного саблезуба. На утро, чуть забрезжил рассвет, клан снялся с проклятого, по их мнению, места и ушел дальше к северу, предварительно возложив на погребальный костер тела верных своих волков, без сомнения, спасших сегодня ночью клан, ценою своих жизней. Такая отвага заслуживала достойного погребения.

Ангел

Утро в сезон дождей на Благословенном Острове — пренеприятнейшее время. Дождь, шедший всю ночь, вымочил все. А, спустившийся под утро с гор холодок, выстудил всю хижину, заставляя ее обитателей зябко ежиться и жаться друг к другу во сне. Наконец, глава семейства, дородный поселенец Харф, поднялся со своего ложа. Потянулся, пытаясь согреться, и дотронулся до камней очага, которым полагалось хранить тепло, но которые выстыли за ночь и были едва ли не холоднее струй утреннего моросящего дождя за окном. В который раз, он пообещал себе переложить этот проклятый очаг по примеру своего соседа, Джубы, таскавшего весь теплый сезон камни с гор, но добившегося того, что в его хижине массивная печь, занимавшая едва ли не все его жилище, была теплой в течении двух дней. Однако, стоило ему выглянуть за толстый матерчатый полог своего дома, как всякие мысли про очаг оставили его голову. Загон для скота, в котором, обычно, мирно паслось стадо из одиннадцати диплодоков, был разломан у его дальней стены, а вместо одиннадцати, к ближней от хижины стороне загородки, жалось только восемь. Два самых крупных — главная пара в стаде — лежали у дальней стороны загона с начисто оторванными головами. А подрощенного теленка простыл и след. Нераздумывая, Харф пнул старшего сына. Тот, зная крутой нрав отца и его тяжелую руку, тут же вскочил, и выжидательно уставился на родителя. Тот смерил взглядом ладную фигуру сына, остановился на его стоящем члене, подумал про себя, что этого придурка давно пора женить, но вслух сказал другое.

— Бери копье толстое, с наконечником в виде листа. К нам опять нехороший гость пожаловал. И срам свой прикрой, сил моих нет на тебя смотреть в таком виде.

— Неужто саблезуб? — испуганно удивился отпрыск, быстро нашаривая свои штаны, сапоги и куртку.

— Да, сын, — Сказал Харф, натягивая тетиву на мощный охотничий самострел, который перед этим снял с полки рядом с очагом.

— Да сохранят нас боги, — сын осенил себя священным кругом, но копье взял, показывая всем своим видом готовность исполнить волю отца.

Два охотника, обильно смачиваемы струями дождя, двинулись в путь, приглядываясь и прислушиваясь. След зверя, тащившего свою добычу, четко указывал направление, в котором тот ушел. Казалось бы, чего сложного — иди по следу и уповай на мощь тетивы арбалетной. Но нет. Саблезуб животина очень умная и хитрая. Почти равная умом человеку. Может отколоть какой угодно фокус. И след свой закруглить, и в спину охотников выйти. И добычу оставить, почуяв преследователей, а сам в кустах спрятаться и в самый неожиданный момент напасть, может. И еще, всякое разное… Засаду на тропе, собою же и проложенной, устроить вполне способен. Харф ожидал всякого, но только не того, что от кустов, отделявших его пастбище от прилегающего леса, в их сторону выметнется изящная, гибкая и смертельно опасная тень. Саблезуб, распластавшийся в прыжке, был прекрасен в призрачном свете утренних дождливых сумерек. Вода струилась потоками по мощному, покрытому короткой, грязно-бурой шерстью, телу. Когти на его лапах были выпущены, клыки, похожие на два огромных ножа, были обнажены в довольной, как показалось Харву, улыбке. Ещё бы. Он перехитрил двуногих. Заманил их в ловушку. И теперь они в его полной власти. Сейчас он расправится со старшим, который, саблезуб это видел, не успевает вскинуть свою стреляющую палку. А, потом, он убъёт того, что с копьем. И все. Все. Он останется единственным хозяином всей этой огромной горы мяса, что паслась в устроенном двуногими загоне. А те, что живут в дымной куче глины, пойдут на закуску. Его дети точно не будут голодать в этот сезон.

В этот момент что-то ударило зверя в бок, сбивая с траектории прыжка. Он пролетел мимо Харфа, перекувыркнулся через голову, да так и остался неподвижно лежать у самой кромки загона для диплодоков. Старший сын было кинулся к саблезубу с копьем, желая добить животное, но отец остановил его повелительным жестом. Зверь был мертв. Тот, кто сделал выстрел, спасший их, был большим мастером. Осталось выяснить кто это и где он прячется.

Харф постоял минуту, ожидая появления незнакомца, но ничего не произошло. Тогда он крикнул, напрягая все силы своего голоса:

— Спасибо тебе, добрый человек, за жизнь мою и сына! Ты, должно быть, промерз под дождем! Иди и войди в мою хижину! Согрейся у моего очага! Раздели с нами трапезу!

Еще минуту ничего не происходило, а, затем, метрах в тридцати от них, шевельнулась стена дождя. Капли, подобно ореолу, очерчивали некий смутный силуэт, подобный человеческому. Подобного старый фермер еще не видел. Силуэт был прозрачен, подобно воде, сквозь него можно было увидеть заросли, которые причудливо преломлялись и искривлялись в этой призрачной фигуре. В следующее мгновение, проследив за взглядом отца, призрака увидел и сын. Оба несостоявшихся охотника разом упали на колени, вознося молитву о милости богам. Когда же они рискнули снова взглянуть на то место, где стояла