Внизу обнаружилась нога. Я было подумала, что это моя нога, невесть как исчезнувшая с законного места и оказавшаяся у лица. Но нога всё-таки оказалась чужой.

— Я думал, за столько лет дури поубавится, — задумчиво протянул обладатель ноги.

Я не спеша поднялась, готовая гордо игнорировать протянутую руку (приучил Серый к хорошему!). Игнорировать, правда, оказалось нечего. Полным презрения взглядом, отработанном за долгие годы, я оглядела Гриньку. Да… Как говорится, нет врага злее, чем бывший друг. Пришёл, бугай. Звал его кто. Что вчера, что сегодня. А вышагивает как! Мнит себя хозяином деревни. Думает, раз сын головы, так ему всё позволено и девки теперь на шею вешаться станут. Нет уж, фигушки! Женишок выискался. Жаль, я не разглядела его обиженной физиономии, когда он понял, что «невеста» сбежала из дома в день смотрин и оставила всех с носом.

До сих пор злюсь на их глупый трусливый проступок. Казалось бы, детская шалость нас развела. Ну испугались мальчишки страшной тётки, ну бросили боевую подругу… Извинились бы на следующий день — я бы и думать о том забыла. Но мальчишки не извинились. И обида вросла, укоренилась в сердце. Глупость помстилась предательством, а уж кто с кем первым не поздоровался никто и не упомнит. Вот и пошла игра в молчанку. Были мы тогда детьми малыми, но Серый ведь не испугался тётки, хотя ему как раз, случись что, влетело бы больше всех — чать племянник, свои уши таскать не жалко. До победного конца стаскивал с той клятой яблони совершенно незнакомую девчонку.

Гринька оглядывал меня с таким выражением лица, с каким всегда говорят пакость.

— Ну здоровА…. - вальяжно заметил он, без зазрения совести оглядывая меня, — в смысле, здорОво.

— Здоровей видали, — огрызнулась я, уперев руки в бока, — чего надо?

Гринька даже для вида не смутился. Видимо, и не ждал более тёплого приёма.

— А что это ты сразу грубишь? Мало ли чего в жизни бывает. Авось, и я тебе ещё понадоблюсь.

— Разве что кур пугать. Или детей малых, — хмыкнула я. — Или говори, чего тебе надо или мотай отсюда. А то, гляди, и помочь могу!

Гринька ещё раз осмотрел меня с ног до головы. Видимо, пришёл к выводу, что угроза недостаточно серьёзная и вальяжно, как у себя дома, разлёгся под деревом. Сунул в рот травинку, глянул снизу-вверх и проговорил:

— Да ты присядь, отдохни. поговорим по-старому, по-дружески.

Я, конечно, дура. Это признаю не только я, но и мама с папой, и сестра, и даже Серый. Однако даже я понимаю, что бросаться с кулаками на Гриньку, по размерам напоминающего откормленного молодого бычка, абсолютно бессмысленно. Но этот гад… Он… сказать противно. Он приподнялся и ущипнул меня за ляжку! Ну а я по-простому заехала ему коленом в челюсть. От последовавшего воя с многострадальной липы посыпались листочки. Я уже собиралась, не дожидаясь сдачи, задать стрекача, но голос Гриньки был холоден и совершенно спокоен. Если, конечно, можно назвать спокойным мычание человека, придерживающего вывихнутую челюсть.

— Погоди, гадина. Ты у меня своё получишь. Из дома не вылезешь — сутками у печи стоять будешь.

— Ой, напугал! — рассмеялась я. — Будто тебя спрашивать стану!

— Станешь спрашивать, станешь. Ты поди мамку попытай, за кого она тебя продала.

Мне словно обухом по затылку дали. Пока только словно. Стань Гринька моим мужем, от него и взаправду дождаться можно.

— Ты что это? Ты что несёшь?

— А то и несу, что есть. Сговорила она тебя. Вчера ввечеру. За сотню золотых выкупа. Дорого ты мне обошлась, бестия.

Я зашевелила негнущимися ногами, силясь идти к дому. Упала, не почувствовав боли, поднялась и побежала. Перед глазами плыло, точно это мне сейчас по лицу ударили. Воздуха не хватало, казалось, сердце остановилось, и я в панике хваталась за грудь, чтобы услышать его бешеный стук…

Я наткнулась на чью-то грудь. Серый непонимающе смотрел на меня. Я обняла его да так и повисла, хватаясь за шею и утыкаясь носом в плечо. Хотелось заплакать, но почему-то не получалось. Серый бы ещё долго так стоял, поглаживая меня по спине, но я отстранилась первой — всё-таки любимые подмышки пахнут ничуть не лучше любых других.

— Фрось…

Что Серый позвал меня по имени, я поняла очень нескоро. К тому времени я уже лежала на своей кровати с мокрой тряпкой на лбу. Вспомнив, как этой же тряпкой гоняла мух, брезгливо стряхнула её с лица.

Серый обнаружился близёхонько. Сидел на полу с запрокинутой головой и уже тихонько похрапывал. Из соседней комнаты доносились ленивые переругивания. Первым делом, я ладонью прикрыла Серому нос и рот. Он последний раз недовольно всхрапнул и открыл один глаз.

— Ты как обращаешься с будущим мужем, женщина?! — возмущённо возопил друг. То есть, жених. То есть, теперь уже не знаю кто.

Я в ужасе повалилась на кровать. Муж. Теперь же ещё и с ним разбираться. Может, травануть после свадьбы и концы в воду?

— Что-то много вас нынче по мою душу, — буркнула я.

— Не понял? У тебя мужей что ль пруд пруди — выбирать устала? Ты смотри, многомужие у нас не в чести! А вот о многожёнстве надо ещё подумать.

— Размечтался. Тебя мама моя куда послала? Далеко али близко?

Серый непонимающе уставился на меня:

— Ну… Вообще-то, близёхонько. До Пограничья.

Я заподозрила, что приложилась головой, падая с липы. С каких это пор у нас посылают в Пограничье?

— Там у твоей мамы тётка. Она просила её на свадьбу привезти, чтобы все родственники собрались. Как у людей.

Тётка в Пограничье у нас и правда была. Дородная шумная баба. Была она некрасива, но кругла, крепка и очень уверена в себе. Всякий мужик сворачивал на неё шею и одобрительно причмокивал. Однако ж до сих пор тётка ни с кем об руку не ходила, сватам, коих было немало, неизменно отказывала. Так и осталась перестарком, но ничуть из-за этого не беспокоилась. Прошлой зимой, когда у приличной деревенской бабы дел немного и на седмицу уехать из дому не грех, Перегуда приезжала к нам. Бойкая женщина очаровала всех деревенских холостяков, в том числе и Серого, который всякий раз подавал ей ручку и открывал двери. Правда, маме моей он двери тоже открывал, как и мне и любой другой девке в деревне. Но Перегуде понравился. Она, помнится, перед отъездом подозвала меня к себе и наказала: следи за парнем, а то укрАдуть! Я тогда отшутилась, кому он, дескать, нужен?

Но с чего бы маме так сразу посылать Серого за родственницей? Ещё ни сватов не засылали, ни свадьбу не обговаривали. Ой, дурак!

— И ты купился? — всплеснула я руками. Я поддалась внезапному порыву: а может, без свадьбы обойдёмся? Убежим и ищи-свищи.

— Без свадьбы никак нельзя. Я тогда не смогу с чистой совестью исполнять супружеский долг. Придётся с грязной.

Ох, не то плакать, не то смеяться. Тётка в Пограничье? Лихо мама выдворила дурачка из дома. Странно, что не погнала сразу, пока я тут в забытьи лежала. Я не смогла и слова вставить в проникновенную речь Серого, а тот уже заливался соловьём: