— За седмицу, если нигде не задерживаться, туда-обратно обернусь. Всех родственников соберём. От меня, уж не обессудь, только тётка Глаша будет. Зато каких она пирогов богатых состряпает! А рубаху, рубаху-то ты мне вышить успела? Признайся, на меня ж кроила?

Я, чуть не плача, слушала, как Серый рисует наше прекрасное будущее. Будущее, которому не суждено сбыться. Стоит мне открыть рот, и Даждьбог[i] весть, будет ли парень ещё когда-нибудь так счастлив, как сейчас. Его глаза лучились солнцем, а из моих не удержалась, потекла вода.

Я ударила кулаком по стене, выругалась, потирая ушибленную руку, решила больше так не делать и заключила:

— Дурак ты, Серый. Мама тебя просто спровадила подальше, а замуж меня уже за Гриньку сговорила.

За окном давно стемнело и в открытые ставни то и дело заглядывал любопытный холодный ветерок. Но Настасья Гавриловна не закрывала их. Ёжилась, куталась в старый материн шерстяной платок, щурилась и упрямо вышивала выбеленное полотенце. Иногда всхлипывала. Вчера она совершила огромную глупость и теперь понятия не имела, что с ней делать.

Сказать по правде, она и не собиралась насильно гнать дочку замуж. Хотела привести парней на смотрины, чтобы Фроська перестала дичиться. А то ж, окромя друга своего, других мужчин знать не знает. Серый-то неплох. Парень крепкий, хоть и тощий. Ленивый, правда, как и все мужики. Без хорошего пинка за работу не возьмётся. Зато как возьмётся — любое дело в руках спорится. Ну и пусть, что почти сирота без гроша за душой (от Глашки-то небось помощи на свадьбе не дождёшься!), зато Фроську бережёт. Они и сами не бедствуют, помогли бы молодым первое время. Но дочка заявила, мол, не люб он мне. А коль не люб, так почему бы на других не посмотреть? Но у младшенькой и тут всё не как у людей. Обозлилась да ну бежать. С тем же самым Серым. Ну мать и осерчала, чего уж тут. Такое дело хорошее устроила, а ей в ответ позор!

А тут ещё сын головы…

Настасья и думать не думала, что кто-то из пришедших вчера взаправду вздумает свататься. А гляди-тка, Гринька сыскался! Да с настоящими сватами, безо всяких смотрин. А они ж дружны раньше с дочкой были. Ну чем не жених?

Дверь тихонько скрипнула. На пороге показался Мирослав Фёдорович, подслеповато поискал в полумраке фигуру жены.

— Ну чего ты, — обратился он к кадушке на скамье, — спать пошли.

Настасья шмыгнула носом. Обознавшийся муж, проходя мимо печки, стянул старое одеяло с полатей, запеленал жену, как малого ребёнка, и закрыл окно.

— Чего мёрзнешь? Осень на дворе. Простыть хочешь?

— Я сейчас, — всхлипнула женщина, — работу закончу и спать.

— Плачешь никак? — догадался Мирослав. Ещё один всхлип стал ему ответом.

Мужчина испуганно заметался по комнате, не зная, как унять слёзы любимой. Жена поймала его за рукав, притянула к себе и зарыдала в голос, пряча лицо на мужниной груди:

— Ой, я дура-а-а-а!

— Да с кем не бывает, — отмахнулся Мирослав Фёдорович, — ну перебила посуды. Новую купим. Не беда.

Настасья вскинулась и прописала мужу оплеуху — понимай причины расстройства жены.

— Ай! А что тогда?

— Да я же Фроську сдуру просватала!

— Да, жалко парня, — искренне пособолезновал Мирослав, — но Серый — малый боевой. Ничего, справится.

— Да не за того! — воскликнула Настасья и снова разревелась.

— Как не за того? Они ж сами за благословением приходили.

Рыдания жены усилились, грозя перебудить весь дом. Мирослав присел рядом и крепко обнял суженую.

— За кого ты её?

— За Гри-и-и-иньку!

Мирослав Фёдорович сплюнул под ноги и тут же растёр, пока жена не заметила. А то влетит. Ещё раз.

— Ну, это ты дура.

Настасья от возмущения даже прекратила рыдать.

— Она ж его терпеть не может, — пояснил муж, — да и я, признаться, тоже. Давай мы её лучше за Серого? — с надеждой заглянул он в глаза жене, — с ним на щелбаны в карты — милое дело!

— Да я бы и рада. Всё дурья моя башка…

Настасья Гавриловна исподлобья глянула на мужа и тот, сообразив, бросился убеждать её в обратном:

— Да ты ж как лучше хотела. Любая баба дочку за сына головы сговорить попытается… Кто ж знал, что получится?

— Да не пыталась я! — возмутилась Настасья, — он сам со сватами явился. Ну кто, скажи мне, кто со сватами на первые смотрины приходит?

Муж ухмыльнулся, вспоминая, как в своё время перед смотринами невесты убеждал соперников, что им и идти-то никуда не надо. С нежностью посмотрел на немалый кулак и подытожил:

— Тот, кто очень хочет жениться.

— Я сдуру ляпнула, понимаешь? Со злости. Забирай, мол. Сами решайте. А он… Я же не знала, что он серьёзно. Спрашивает выкуп какой?

— А ты?

— А я и заявила, не меньше сотни…

— А он?

— А он кошель от пояса отвязал, на стол кинул и ушёл.

Мирослав нашёл взглядом мешочек на столе, с трудом поборов любопытство, остался сидеть с женой.

— Я потом подошла, глянула… А там и правда золото, — Настасья шумно высморкалась в передник, воровато глянула на мужа и тут же сняла испачканную тряпку, кинула на скамью.

— Сотня? — придирчиво уточнил муж. А то Гринька, чего доброго, сунул в мешок половину монет, а возвращать будут, спросит, мол, где остальные? Украли? С этого станется…

— Да не считала я! — с обидой воскликнула Настасья.

Мирослав призадумался. Да, это жена дурака сваляла. Гринька теперь, вроде как, полноправный жених. Сваты были. Выкуп отдал. А что невесту не увидел, так то и не требуется. Испокон веков с родителями сговаривались. Не нынче, конечно. Раньше. Не о таком зятьке мечтал Мирослав. Гринька тот только командовать горазд. Сам ни дров не наколет, ни даже отцу не поможет. По хозяйству толку от него никакого. Человеком тоже вырос не великим. Беда да и только. Мужчина топнул ногой, спугнув со скамьи вернувшегося домой кота:

— Да ну его, — в сердцах крикнул он, — сам дурак. Скажем, вперёд лошадей побежал да неправильно твои слова истолковал. Вернём деньги и все дела. Ты ж из них ничего не брала?

— Даже с места не трогала! — возмутилась Настасья.

— Ну вот. А не срастётся, не отдадим дочку и всё. Что у нас, времена дикие, чтобы сговор отменить нельзя было? То ж только сговор, а не свадьба.

Настасья схватилась за голову:

— Нам голова жизни не даст. Любимого сыночка обидели! Позор какой! Что люди скажут?!

Мирослав сплюнул на пол и даже растирать не стал:

— А то нам дело до их свар! Нихай думают, что хотят. Я дочку за этого хлыща не отдам. Я Серого в зятья хочу.