— Хорошие вы люди, — повторила Лачи, улыбаясь. — а хороших людей что ж лишний раз досматривать?

Серый, всё это время обеспокоенно следящий за охранниками, был доволен. Ни один и не подумал остановить и допросить нас. Да что уж там? Под навесы вообще никто не заглянул. А ну как мы там свору волков везём? Тоже мне, охраннички. Ничего, нам же спокойнее.

На ближайшем перекрёстке, приподняв занавесившую возок тряпку, заглянула раскрасневшаяся Лачи:

— Куда вы дальше, залатые? Подвезти? Али с нами останетесь?

Я бы осталась. Весёлый табор запал в душу. Люди, живущие столь ненавистной мне кочевой жизнью, были по-настоящему счастливы и, кажется, мне было, чему у них поучиться. Но Серый остался непреклонен:

— Спасибо вам за всё. Но нам, пожалуй, пора своей дорогой.

— Как знаете, — улыбнулась женщина, придерживая лошадь, чтобы мы могли сойти.

— Спасибо, — поблагодарила я в свою очередь, обнимая цыганку.

Лачи захохотала и вернула мне мой кошель, перекочевавший к ней за миг объятия. Погрозила пальцем, чтобы я была осмотрительнее. А я-то думала, мешочек с деньгами надёжно упрятан за пазуху. Такая женщина в большом городе не пропадёт, не чета мне.

— Береги себя, красавица, — наказала она.

— Я сам её буду беречь, — серьёзно кивнул Серый, сжимая ладонь жены.

Лачи покачала головой. Помстилось, — неодобрительно. Но больше ничего не сказала. Поймала за руку одну из близняшек, уже примерившуюся улизнуть в лавку с шелками, и двинулась прочь.

— Надолго мы тут? — я попыталась выведать у мужа подробности его затеи под видом заботы. — Устал небось? Может, найдём, у кого поселиться? Наверняка старушки на окраине рады будут сдать комнату…

— Никаких комнат у старушек, — отрезал муж, — идём на постоялый двор.

— Там же втридорога сдерут! — возмутилась я. — у местных дешевле, если задержимся.

— Ничего, не разоримся. И мы ненадолго. Старушки слишком о многом сплетничают. А на постоялом дворе тихих семейных пар, приехавших на ярмарку, пруд пруди.

Муж подивился моей непонятливости. Вроде бы взрослая женщина, своим умом должна бы дойти до простой истины — где старушки, там тайнам не бывать. А я мысленно потирала ручки: сумела ведь выведать, что дела мужа много времени не займут. Негусто, но хоть что-то о его таинственных планах.

— И что же, никого верного здесь нет? Даже не разведаем, что к чему в городе?

— Нет, — ответил муж сразу на оба вопроса.

Значит, встречаться ни с кем он не собирается. А если Серый не ищет в Городище человека, значит, должен искать место.

— А где ты раньше жил? — наугад спросила я.

— От любопытства кошка сдохла, — съехидничал муж. — Вот уберёмся отсюда подальше, всё расскажу.

Попался!

— И даже не покажешь свой старый дом?

— Нет.

Кажется, кто-то начинает слишком беспокоиться. Муж старался не показывать виду, но я привычно отмечала, как он принюхивается на каждом шагу, как едва сдерживается, чтобы не изменить уши с человеческих на более чуткие волчьи, как отшучивается и немногословно бурчит, стоит мне начать задавать правильные вопросы.

— Постоялый двор, — твёрдо решил Серый. — Идём туда.

Муж увлёк меня в торговые ряды. Я задержала дыхание — как в воду нырять. Ух, сколько шума и толкотни. Румяный толстячок впихивал пироги мало не сразу в рот прохожим, огромный мужик с бандитской рожей сверкал перстнями на пальцах, предлагая купить сразу десяток за серебрушку (из смолы они, что ли, налеплены?), с другой стороны бранились за место две тётки, потрясая здоровенными рыбинами, как дубинками.

Я уставилась под ноги, боясь упасть — затопчут, и, прижимая к груди кошель с деньгами, благодарно вспоминала науку цыганки Лачи. Когда я решила, что весь день мы так и будем слоняться по толчее, Серый, наконец, выдернул меня за руку, как пробку из бутылки с самогоном. Только сейчас стало ясно, до чего душно в толпе. И, если меня мутит от водоворота запахов и звуков, что сейчас происходит с бедным оборотнем?

Постоялый двор был ужасен. Не так уж много подобных заведений я успела за свою жизнь посетить. Проще говоря, только в одном и бывала. И с «Весёлой вдовой» местный дворик не шёл ни в какое сравнение. У него даже не было названия — над узким входным проёмом без двери и хоть какой занавески просто видела дощечка, сообщающая умеющим читать прохожим, что здесь можно поесть и снять комнату. Во избежание лишних расспросов дощечка сразу сообщала:

Комната — серебрушка за ночь

Еда — 10 медек с человека

Судя по толкотне и грязи у входа, заведение пользовалось популярностью. Десять медек за хороший обед — и правда справедливая цена, а в той же «Весёлой вдове» цена за комнату доходила до золотого. Неудивительно, что приезжающие на ярмарку редко обходили стороной «двор». Однако, по цене их ждало и качество. А зачем, спрашивается, стараться и содержать заведение в чистоте, если ни один, так другой посетитель всё одно заглянет? Конечно, когда за день туда-сюда проходит добрая сотня гостей, девки-прислужницы не всегда поспеют убрать разбитую плошку или скинуть объедки со стола. Под ногами весело хрустел слой обглоданных костей и… надеюсь, что просто грязи. Столы пестрели разноцветными разводами: которые бурые от кваса, иные белёсые — брага, встречались и алые — вино, продающееся здесь втридорога, но редко. Как я узнала позже, раз в день заведение всё-таки приводили в порядок. Когда постояльцы разбредались по комнатам, а смурной вышибала выкидывал последнего пьяницу, приходила ОНА. Старушку уборщицу боялись все, включая хозяина безымянного заведения и огромного вышибалу. Стоило ей, разозлившись, замахнуться кривой узловатой клюкой, как любой готов был схватиться за сердце и упасть замертво. Ну или просто очень испугаться. Словом, старушке на глаза никто старался не показываться. Даже Серый изрядно перехорел, столкнувшись с уборщицей, когда нас угораздило вернуться на постоялый двор позже положенного. Зато после ухода старушки заведение сверкало такой чистотой, какой, кажется, в господских банях не бывает. Потому посетители, которым повезло зайти в «Комнату-серебрушку» поутру, искренне считали, что это лучшее заведение в городе. Правда, возвращаясь вечером, мнение быстро меняли. Видать, всё-таки не в нерасторопных подавальщицах дело, а в неряшливых посетителях. Оценив труд старушки, я дала себе зарок, что за мной ей убирать не придётся.

Вопреки внешнему виду заведения, посетители были сплошь и рядом людьми чистенькими и аккуратными. Большинство столиков, как и предсказывал Серый, занимали похожие на нас пары. Некоторые с ребятишками и те, кому довелось оставить отпрысков дома, недовольно морщились — и здесь от детского визга не отдохнуть. Мелькали и торговцы, но явно неместные — одёжа дешёвая, чтоб не жалко в дорогу, и товары в мешках таскают с собой — ну как ноги приделают? Пока мы шли к постоялому двору, я успела насмотреться. Урождённые в Городище купцы совсем иные: суетливости в них не замечалось вовсе. Каждый двигался неторопливо и чувством собственного достоинства. Приходилось постараться, чтобы они обратили на тебя внимание. Ни один не станет пихать товар в лицо прохожим, как в рядах, через которые нам довелось пройти. Я даже заметила, как какая-то тётка с огромной корзиной звала-звала, да так и не дозвалась степенно поглаживающего животик продавца кухонной утвари. Он беседовал с соседом и всё недовольно зыркал на тётку: не видишь, мол, занят? Подождёшь. Я, хоть и не любила, чтобы товар без моего ведома лез в суму, не понимала и одновременно восхищалась тутошними лавочниками. Видать, не бедствуют.