— Это почему? Он умер, Лина! Пойми это наконец! Смирись!

— Да как я могу?.. Не трогай!

Лина упала на пол — возможно, муж толкнул ее.

— Это комната твоего сына! Это вещи твоего сына! Наш сын!.. Не отнимай его у меня!

— Ты же жалуешься, что денег нет.

— Нет, нет! Не нужны! Не надо никаких денег! Это вещи Мурра!

Постельное белье было возвращено на кровать, но книги (многие — редкие довоенные издания) Кристиан вынес и заявил, что продаст их знакомому антиквару. Несколько раз Лина напоминала ему прежние ошибки — и любовницу, и болезненное расставание, — угрожала выгнать его вновь из дома, но муж отчего-то был уверен, что в этот раз она стерпит его оскорбление. Когда он ушел со связкой книг, она улеглась у себя и громко плакала, а по его возвращении отказалась смотреть на деньги — ничто не оправдывало разорение комнаты Мурра.

Спустя час они помирились, но Лина отныне отказалась ночевать в одной спальне с мужем. С категоричным выражением она явилась к Альберту и заявила, что он должен переехать в бывшую комнату покойного Георга, а она поселится у него.

— Вы хотите, чтобы я жил у Мурра? — сухо спросил Альберт.

— Да. Что в этом такого?

— Это комната Мурра.

— И что? — воскликнула Лина. — Это спальня, обычная спальня.

— В таком случае почему вы не хотите жить в ней?

Тяжело дыша, мать полезла в его шкаф — за костюмами и рубашками. Он искоса смотрел на нее, не препятствуя в этом.

— Так… не хочешь жить в комнате Мурра? — оглянувшись, резко спросила Лина.

— Мне все равно.

— Берти… — Ей словно стало совестно. — Быть может, я прошу многого. Но… у нас с твоим отцом… мне нужна спальня, личная. Пожалуйста, уступи мне свою комнату.

— Вам не нужно меня спрашивать.

— Нет, твой тон отвратителен! — не удержалась она. — Почему я должна его терпеть?

— Потому что не дали мне умереть.

— Что? Что ты говоришь?.. Я виновата? В чем? В чем я виновата?

Отстраненно он пожал плечами.

— То, что произошло, — это ужасно! А ты… Я очень переживала! Я так волновалась! Ты же мой сын! Если я прошу у тебя одолжения, это не значит, что я плохо… что я не… не хочу тебе блага.

Она застыла с его рубашками в опущенных руках. В мгновение это она сама верила, что очень любит своего сына… этого сына.

— Пожалуйста, не нужно быть столь строгим со мной, — прошептала она. — Я не желаю тебе ничего плохого. Я всего лишь…

— Вы хотели, чтобы я был на месте Мурра. Чтобы он жил, а я умер.

— Что ты говоришь? — испуганно ответила Лина. — Зачем ты так?.. Нет, как можно пожелать смерти своему ребенку — хоть тебе, хоть… Боже мой!

— Вы сказали, что я плохой сын, — сухо сказал он. — Я не смог заступиться за вас. Он бы заступился, а я не смог. Я должен был убить того человека, чтобы вы были довольны. Я не мужчина, потому что не смог вас защитить.

— Нет… нет… нет же! — воскликнула она. — Это нелепость, что ты мог… нет же! Нет!..

Она отступала от него, боясь словно бы, что он может на нее замахнуться. Но он решительно приблизился и вырвал у нее из рук свои мятые рубашки.

— Мне все равно. Как хотите. Мне не сложно жить у Мурра. Только унесите из его комнаты синюю лампу, она меня раздражает.

— Я, естественно, люблю его, — закусывая губы, повторяла мать, — но я совершенно его не понимаю и не умею ставить его на место! Я понимаю, он взрослеет… но это какое-то неестественное взросление, не такое, как нужно! Он то молчаливый, тихий, и ничего ему не хочется… а то начинает злиться ни с того, ни с сего, а я не понимаю, что с ним! Он же всех сторонится, всех сверстников сторонится. Мисмис его спросила: «Отчего ты с ними не играешь?». Он ей отвечает, словно и от нее, как от мухи, отмахиваясь: «Мне с ними скучно». Может, поговорить с ним нужно? Может быть, у него… сложности?

— И что я ему скажу?..

— В смысле? — воскликнула она. — Ты все-таки ему отцом приходишься. Должен ты знать, как разговаривать с ребенком! Что ни говори, с Мурром не было таких проблем! Он ласковый, нежный… и его вечно знобит!

— Его не знобило, — нетерпеливо ответил он, — это ты себе фантазировала.

— Нет, нет, — повторяла она упрямо. — Он так легко простужается! Не так завяжет шарф — и простуда на несколько дней! И ему нужно обязательно укутывать ноги, они у него тоже мерзнут!.. Кому это знать, как не мне, его матери?..

Покончив с проблемным сыном, Лина начала спрашивать о партии — ужасная тема, которая отнимала душевные силы и последние финансы.

— Сколько-сколько в ней человек?.. Десять?.. О-о-о…

Она замолчала, считая себя очень глупой.

— Нам нужно экономить, — начала она опять минутой позже. — Ты витаешь в облаках. Денег тебе не платят, писать ты ничего не хочешь… Нужно же нам как-то выживать. А ты вместо этого бросаешься деньгами, словно мы миллионеры! Даешь их партиям, в которых сидят бездельники и только и могут жить на такие вот жалкие подачки!.. Можно подумать, у тебя занятия никакого нет!

— Занятие у меня есть, — невозмутимо сказал он. — Жаль, если ты этого не понимаешь.

— Нам нужно искать деньги на дополнительные занятия Мисмис, — не слыша его, причитала Лина. — Нужно, чтобы она занялась музыкой.

— У нее нет слуха.

— Появится. Мы наймем отличного учителя! Я в ее возрасте уже играла на фортепиано и на виолончели. У моих покойных родителей, позволь заметить, был не последний дом в этом чертовом городе!

— На кой черт ей эта музыка? Зачем ей дополнительные занятия? Берти без них как-то обходится — и ничего!

— Мальчику это не нужно. Никто не станет интересоваться, умеет он играть или нет. Но чтобы девушка не умела играть хотя бы на одном музыкальном инструменте…

— Ты могла бы сама ее учить. И вышло бы дешевле! Сама говоришь об экономии! — Он помолчал, о чем-то размышляя. — Вполне может быть, что я начну писать в газету.

— В какую это газету?

— Публицистику. Раньше я же писал статьи, набил себе руку… смогу и сейчас.

— Скажи, пожалуйста, в какую такую газету?

— Ну… в обычную газету, в нашу газету. — Опасаясь новой ее вспышки, он кашлянул. — Если у нас успешно пойдут дела, будет и своя газета. У партии, я хочу сказать.

— Партийная газета?.. Боже мой!.. Неужели нельзя закончить книгу? Вместо этого нужно