Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Московский водитель, по всему видать, здорово вымотался в дороге и пребывал в состоянии какого-то злобного возбуждения. Обложив семиэтажным матом только что уехавших ментов, дорогу, жару, Третьяковскую галерею и своего напарника, который, как понял Тарасюк, отстал от машины где-то в районе Нежина, он поинтересовался, где тут ближайшая гостиница – такая, чтоб с приличными номерами и брали чтоб недорого…
– Не понял, – думая о своем, сказал ему Степан Денисович, – тебе какая гостиница нужна: ближайшая, приличная или недорогая?
– А это у вас, выходит, разные вещи? – спросил этот москаль с таким видом, словно у них, в Москве, на каждом шагу понатыкано бесплатных пятизвездочных отелей и он, бедняга, понять не может, как это в других местах может быть иначе. – Да мне, честно говоря, начхать, – тут же, без перехода, признался он. – Мне лишь бы до утра по-человечески покемарить, а то устал как собака. Видишь, без напарника, один еду! Сбежал, сучонок гнойный! Понаберут всякого сброда, возись с ними потом… Так где тут у вас переночевать можно?
– Да где угодно, – рассеянно ответил Тарасюк, очень сомневавшийся, что москалю суждено дожить до рассвета. – В любом доме. Вот хотя бы и у меня.
– Ты серьезно? – не поверил москаль.
– А что? Направо давай, вон в тот проезд… У нас все сдают, город-то курортный.
– А, ну да, – сказал водитель с неприятной интонацией. – Чтоб вы, хохлы, да упустили возможность нажиться!
– На вас, москалях, наживешься, – проворчал Тарасюк, которому водитель сразу не понравился и с каждым мгновением не нравился все больше. – Мало того, что голодранцы, так еще и жмоты, каких поискать.
Водитель посмотрел на него волком, но промолчал, вспомнив, по всей видимости, что он тут в гостях, а ночевать негде.
– Так сколько возьмешь за ночь? – спросил он после паузы.
– Да нисколько, – отмахнулся Степан Денисович. – Какая тут ночь, часа через три уже светать начнет…
– Мне подачек не надо, – с достоинством заявил москаль. – Я б в машине переночевал, да на улице ее оставлять никак нельзя, уж больно груз, понимаешь, ценный. Ты, кстати, за него распишись – так, мол, и так, принял в целости и сохранности от такого-то, того-то числа, во столько-то времени…
– Распишусь, распишусь, – рассеянно пообещал Тарасюк.
Он мог с чистой совестью пообещать москалю что угодно, поскольку точно знал, что выполнять обещание не придется: жить водителю фуры осталось считаные минуты. Хорошо еще, что самому пачкаться не придется… Впрочем, теперь, имея в деле убийства некоторый опыт, Степан Денисович шлепнул бы этого урода не задумываясь, без колебаний и угрызений совести. Таких сам бог велел убивать, чтоб не воняли… Вот кто ему, спрашивается, виноват, что он приперся не часом раньше или позже, а именно сейчас? Да еще и недоволен всем на свете…
– Здесь налево, – скомандовал он, хотя в этом не было никакой нужды: в узком проезде повернуть было некуда, кроме как к таможенному складу.
Водитель повернул руль. Впереди показались открытые настежь ворота в заборе из проволочной сетки и «КамАЗ», стоявший под погрузкой у рампы. По рампе катались автопогрузчики и сновали люди с плоскими белыми мешками в обнимку.
– Ишь ты, не спится им, – буркнул водитель «мерседеса». – Ночь на дворе, а они шуршат, как тараканы.
– Так ведь это порт, – откликнулся Тарасюк.
– Порт, черт… Куда машину ставить?
– Это ты меня спрашиваешь? Почем я-то знаю? Поставь где-нибудь в сторонке, чтоб не мешала…
Говоря это, Степан Денисович вертел головой во все стороны, стараясь понять, куда суетившиеся на рампе гаврики подевали труп охранника. Наверно, его прибрали с глаз долой. В том, что охранник убит, Тарасюк не сомневался: в противном случае тот уже давно поднял бы тревогу.
С появлением «мерседеса» работа на рампе приостановилась. Ворона, руководивший погрузкой, поспешно прикрыл ладонью торчавшую из кармана рукоятку нагана; все, выпучив глаза, пялились на грузовик с московскими номерами, и Степан Денисович поспешно высунулся в окно и окликнул Ворону, чтобы кто-нибудь особо нервный, заметив человека в форме охраны, сдуру не открыл пальбу по кабине.
Увидев знакомое лицо, Ворона махнул рукой, и погрузка возобновилась, хотя люди, пробегая по рампе, то и дело оглядывались через плечо, не понимая, что происходит.
Тарасюк и сам не вполне понимал, зачем Лещ по телефону велел ему гнать это корыто к складу. Хотя, с другой стороны, здесь оно свободно простоит до утра, не мозоля никому глаза. Утром его, конечно, обнаружат, но это уже неважно: утром вообще много чего обнаружат. Одним покойником больше, одним меньше – дела это уже не меняет…
Водитель остановил машину, выключил зажигание и затянул ручной тормоз.
– Чего это они у вас без света вкалывают? – поинтересовался он, кивая на открытые ворота.
За воротами стеной стоял непроглядный мрак, в котором мелькали лучи фар и карманных фонарей. В этом мельтешащем свете слоями плавали выхлопные газы, клубилась поднятая ногами и колесами пыль, быстрыми тенями мелькали человеческие фигуры.
– Электричество экономят, – брякнул Тарасюк, совершенно не задумываясь о том, как это будет воспринято.
Москаль фыркнул, не то отдавая должное шутке, не то выражая свое презрение к собеседнику, и полез из кабины. Степан Денисович тоже вышел из машины и сразу же столкнулся с Вороной – одним из немногих, кто знал о его связи со Львом Борисовичем.
– Ну, – сказал Ворона, – и что это за хрень с московскими номерами?
– Да тише ты, баран, – сквозь зубы процедил Тарасюк и уже совсем другим, деловым, начальственным голосом добавил: – Картины из Третьяковки в Италию везут. Такой груз без присмотра на улице не бросишь, понял?
– Да ты что? – весело изумился Ворона. – Неужто из самой Третьяковки?
Этот вопрос был обращен уже не к Тарасюку, а к водителю, который, обойдя кабину, приблизился к ним и теперь стоял, засунув руки в карманы, с хмурой выжидательной миной.
– Из Третьяковки, из Третьяковки, – угрюмо подтвердил водитель. – Ну, кому это добро под охрану сдать? Спать охота до смерти…
– Да погоди, земляк, – сказал Ворона с хорошо разыгранным дружелюбием. Точно так же