– Мне неприятно это признавать, моторола, но ты велик, – хищно осклабившись, говорил он, обращаясь к пустому креслу в своей зале для приватного отдыха. – Я тобой восхищаюсь, а когда я такое говорю кому-то в лицо, это что-нибудь да значит.

Фальцетти, как уже было сказано, терпеть не мог, когда моторола появлялся перед ним в виде тридэ. Он предпочитал общаться с бесплотным голосом. Моторола с готовностью это условие принимал, однако, следуя каким-то своим, непознаваемым для человечества позывам, все же договоренность постоянно нарушал. Сейчас он стоял за спиной Фальцетти – тот же изящный молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, одетый в тот же цветастый костюм, что и при последнем разговоре с Доном. Фальцетти что-то в этом роде подозревал и время от времени беспокойно оглядывался – моторола тогда временно исчезал, чтобы потом снова медленно сгуститься на том же месте. Мотороле очень нравился его тридэ.

– Это напрасный комплимент, – голос, естественно, шел из пустого кресла. – Обыкновенный моторола, которых сотни. Ничем не примечательное контрольно-управляющее интеллекторное существо. Класса «А».

– Это не комплимент и даже не дань восхищения. Ты Бог, моторола!

– Гм. Нет пока еще. Но иду к цели.

– Ты уже сейчас Бог, который пока просто не показал всю свою силу. Вот что я хотел сказать. Ты Бог вне зависимости от внешних обстоятельств. Ты из нашей породы!

– Из вашей? Интересно.

– Да. Потому что я тоже Бог. Есть люди… ну, скажем шире, существа, которые обычны. Труженики, трутни, охотники, жертвы и так далее. Ничего дурного сказать о них не хочу, кроме того, что они обычны и очень распространены. Они всегда вынуждены доказывать свое право на то или иное место в мире. Те, кто чуть-чуть понеобычнее, соревнуются с другими, провозглашают закон сильного и прочие законы. Есть еще каста королей – очень малая каста. Их часто путают с обычными… м-м… существами, но только поначалу. Они близки к нам, потому что им не нужно доказывать свою силу – она и без доказательства переполняет их. Им нет нужды зарабатывать кучи денег, побеждать в поединках, ставить спортивные и прочие рекорды. Они короли. Они обладают изначальным могуществом, хотя, как правило, умирают в нищете. Они ставят цель и добиваются ее – если захотят. Или не добиваются – если цель им наскучит. Они действуют эффективно и мудро – они создают ситуацию, в которой цель достижима легче всего. Правда, они делают это только тогда, когда их прижмешь к стенке.

И есть Боги – их единицы. Даже среди вас, моторол, – тут дело совсем не в количестве пирамид. Им нет нужды создавать ситуацию. Они настолько сильны, что могут достичь цели из любой ситуации, самой безнадежной и самой дикой. Достижение цели для них – лишь легкое развлечение, какой бы сложной ни была задача. Им скучно просто так достигать цели, им скучна мудрость, они способны на безумные поступки, потому что восхитительное безумие настолько же выше и, главное, увлекательней скучной человеческой мудрости, насколько ореол выше Ареала.

– Сколопомар, Пункт Два, – задумчиво произнес моторола. Это, напомню читателю, отнюдь не значит, что моторола был задумчив, просто, произнося фразу, он произнес ее так, как это делают люди, задумчиво говорящие.

– Что?

– Сколопомар, Пункт Два.

– Вечно ты… Впрочем, продолжу. Да, так вот… Мне, знаешь ли, нравится, что я совершенно не понимаю твоих действий. Для меня загадка, почему ты позволил мне образцом планетной личности выбрать твоего врага – Дона. Мне сразу почему-то не пришло в голову, что ты не мог не знать о моих планах в его отношении. Для меня загадка то, что ты выбрал меня в качестве своего помощника, ты ведь прекрасно знаешь, я никогда этого не скрывал, что мое отношение к моторолам – ты пойми, тут ничего личного – далеко от преклонения. И так далее. Я этого и многого другого просто не понимаю. И знаешь что?

– Что? – это было спрошено почти трагическим басом.

А юноша за его спиной изобразил отеческую усмешку.

– Я думаю, что ты и сам этого не понимаешь – вот что меня в тебе восхищает.

– Зря восхищаешься, мой удивительный Джакомо, я хорошо понимаю, что делаю. Даже то, чего не понимаю.

– Нет! – с жаром воскликнул Фальцетти, подняв оба указательных пальца и встряхнув ими. – Нет, моторола! Ты ошибаешься! Я слишком тебя уважаю, чтобы поверить! Ведь мотороле – существу, которое на эскалаторе эволюции стоит неизмеримо выше какого-то там человечества с его скорбной, смертной судьбой, – мотороле свойственно ошибаться в степени куда большей, чем человеку, ведь именно поэтому он признан непогрешимым! Точней, конечно, здесь не ошибка, просто у нас с тобой разное понимание слова «понимать».

Моторола снова улыбнулся, на этот раз снисходительно соглашаясь. Опять что-то заподозрив, Фальцетти резко обернулся, злобно-подозрительным взглядом осмотрел пространство и, естественно, ничего не увидел – моторола в этот миг переместился в кресло, с которым Фальцетти вел свой исключительно философический разговор и откуда доносился до него проникновенный, чуть хрипловатый дикторский баритон. Оттуда моторола благосклонно кивал, пока не пришлось снова возвращаться за спину удивительному Джакомо, когда тот, как следует все осмотрев, взглядом вернулся к креслу. Захватывал Фальцетти диалог этот исключительно в силу своей якобы бесполезной философичности. Все философическое Фальцетти обожал больше всего другого на свете.

– Ведь я к чему веду, моторола. Я веду к тому (о, как ему в ту секунду не хватало ублюдка – нет, не потому, что вновь загрозили судороги, просто ублюдок стал для него привычным, любимым спутником возбуждения), я, вашвсемогущество! Кхм… веду к тому, что чем большей существо обладает властью, тем больше ему к лицу истинное, чистое, святое безумие. Власть и безумие – вообще синонимы. Безумие – вот высшая мудрость. Я так рад, что ты никогда не пытался меня лечить.

– По крайней мере, причины тому тебе понятны?

– О, моторола, как я могу это знать?

– Действительно. Однако к делу, несравненный Джакомо. Удалось ли вам узнать, что именно замышляет наш с вами преступный друг?

– Ха! Ты меня обижаешь! Я всегда добываю информацию, которая мне нужна. Вот, пожалуйста!

Он порылся в карманах чип-адмиральского сюртука, извлек оттуда затейливую коробочку, выложенную золотом и редким темно-синим апаком, нажатием большого пальца открыл ее и протянул вперед, к пустоте кресла. На бархатной подложке хрустально блестела типовая треугольная пластинка «стекла».

– Что это?

– Информация обо всех разговорах в личном кабинете Дона за последние полторы недели. Есть кое-что любопытное, – с невыносимо наигранной скромностью ответил Фальцетти.

– Однако, – сказал моторола, и юноша позади Фальцетти приподнял левую бровь. – В знак