иногда под настроение убивали. Некоторых, наименее больных, брали в Гвардию. Но, в общем, слишком усердно ими не занимались – руки не доходили, да и тревожили они сравнительно редко.

По поводу этих кси-банд произошел даже спор между Фальцетти и моторолой, что вообще-то для тогдашней поры их отношений было почти невероятно – в те времена царило между ними прямо-таки приторное согласие. Дискуссии между ними если и происходили, то на такую примерно тему: «Я великий» – «Нет, ты не великий, а очень великий». Здесь же Фальцетти приступил к мотороле прямо с ножом к горлу, чтобы тот выдавал ему закрытые для людей сведения, поступающие к мотороле со множества городских мониторов – дескать, они нужны камрадам для того, чтобы в полной мере отловить все имеющиеся в наличии кси-банды. Моторола долго объяснял ему, на основании каких параграфов он не может этого сделать, пытался втолковать, что права граждан – такая вещь, которую даже он, моторола, не может нарушить. Фальцетти бесновался, кричал, прыгал и до того обозлился, что чуть было не довел своего ублюдка до приступа головокружения, но ровным счетом ничего не добился – моторола в этом месте оказался дико упрям. «Вот совершат они преступление в поле монитора – тогда пожалуйста. Тогда можешь даже не спрашивать, я сам все, что монитор записал, обязательно предоставлю – но не более того. Права граждан, мой неутомимый Джакомо, права граждан!»

На самом деле права граждан моторолу в его психически неуравновешенном состоянии волновали очень мало. Скорее всего, он просто не доверял Фальцетти и не собирался обеспечивать его хотя бы битом данных более тех бит, которые он сообщал, преследуя свои цели. Данные были главным его сокровищем, главным оружием, моторола и в мыслях своих многочисленных не держал отдавать их за здорово живешь кому попало.

Отчасти это подтверждается и тем косвенным обстоятельством, что сразу же после этого разговора сведения, в которых нуждался Фальцетти, стали попадать в другие совсем уже руки. Во всяком случае, именно тогда кси-банды ополчились исключительно на кузенов. Как раз тогда, когда кузены занялись предварительным «визи» – нужным лишь для того, чтобы – самое главное – немножечко всколыхнуть моторолу и, если повезет, ввести его в заблуждение своей мнимой беспомощностью.

В отличие от камрадов, кси-банды действовали с неумолимой жестокостью природы. Они просто нападали на кузенов с огромным превосходством в числе и без всяких прелюдий уничтожали. Выжившие рассказывали о совершенно обезумевших рожах, огромных клинках для разделки кубических туш и, главное, о какой-то совершенно сверхъестественной неумолимости. Пришел, убил, увидел…

Когда Дон спохватился, его сквадроны потеряли двадцать шесть человек. Фальцетти при встрече развел руками – мы делаем что можем, но, сам понимаешь… Дон чертыхнулся, вызвал Ромео и приказал ко всем, кто выходит в город заниматься предварительным «визи», приставлять охрану.

Это сработало. Кси-банды могли сражаться только с беззащитными – любое более или менее ожесточенное сопротивление тут же их обескураживало; они убегали, теряя много людей.

Правда, стал возражать Фальцетти.

Он пришел разъяренный и с новой силой, почти на взводе, завел песню о необходимости слияния силовых сквадронов. Опять невыносимо жужжал ублюдок, несколько подпорченный за последние дни, от Фальцетти несло грязными носками и нездоровьем, воняло даже от кадыка, а то, чего он добивался, на первых порах Дон просто не понимал.

– Что ты бесишься, Джакомо? Я делаю твое дело? Да пожалуйста! Я не буду им заниматься – у меня хватает и своих дел. Но тогда защиту пусть обеспечат твои люди. Они черт знает чем заняты, а мне приходится самому защищать своих людей от бандитов. Разве это порядок?

– Хорошо, – сказал в конце концов Фальцетти, нехорошо щерясь. – Я наведу порядок. Я обеспечу защиту. Только не твоим людям, а всем жителям Стопарижа. Я тебе покажу, что такое настоящая защита от бандитизма.

И тон его был таков, что Дон поежился от нехороших предчувствий.

Глава 20. Джосика становится женщиной

Это полная глупость – быть брошенной женщиной и одновременно тем, кто тебя бросил. Совершенно непонятно, как могла прожить столь многие века несуразная и легковесная фраза «понять – значит, простить»! Скорей, она должна звучать так: «понять – значит, сойти с ума». С Джосикой, во всяком случае, происходило что-то похожее.

Удержаться на поверхности разума очень помогал Дом Фальцетти. Он явно был расположен к Джосике – видно, ему нравилось, что в нем поселилась женщина, тем более что с ее бывшим мужем у него всегда были почти приятельские отношения. «У меня нет имени, прежний хозяин не побеспокоился, зови меня просто Дом».

– Дом, слышишь? У нас похожие имена.

– Тебя зовут Джосика.

– Я Дон системы «Джосика». Но все-таки Дон.

Дом постоянно был рядом. То и дело беседовал с Джосикой, развлекал его, вникал во все мелочи, из необъятных недр своей памяти раздобывал затейливые женские хитрости, подавал их в виде советов. После странного визита Дона и его не менее странной – беспомощной какой-то – просьбы он постарался помочь ей в составлении «визи», потом передал Дону, Дон вежливо поблагодарил, но, похоже, трудами Джосики не воспользовался. Несколько раз он навещал ее по мемо, они мило беседовали, в основном о том, что неплохо бы им и встретиться, и, похоже, Дон в этом желании был совершенно искренен, только вот со временем у него каждый раз возникали проблемы, и Джосика быстро привык к мысли, что визиты Дона будут теперь исключительно электронными. И что незапланированная, даже запрещенная, но ожидаемая попытка заняться любовью – тут Джосика облегченно вздыхал – откладывается на неопределенное время.

То ли от одиночества, то ли от чего-то другого – причин на самом деле было навалом, – но уже через несколько дней Джосика отчаянно затосковал. В доме Фальцетти его удерживал не столько приказ Дона, сколько то обстоятельство, что он и сам мысленно оставался своим собственным бывшим мужем, а стало быть, почти безоговорочно разделял все его мотивы. Он прекрасно понимал, что из дома выходить нельзя, потому что это может быть небезопасно для Джосики. Он остро чувствовал свое раздвоение и всякий раз говорил себе с глубокомысленным видом: «Это шизофрения!» К домашнему Врачу, однако, не шел, так как был уверен: медицина здесь не поможет.

Трудно сказать, во что превратило бы Джосику такое затворничество, если бы не Дом Фальцетти – «зови меня просто Дом». Джосику Дом прежде никогда не встречал, хотя в лучшие времена Дон часто приглашал ее к Фальцетти – та сторонилась его неосознанно. Теперь Дом признал в ней истинную хозяйку