Просьбы австралийского Белостокского центра впервые были удовлетворены за счет создания в феврале 1947 года Белостокского иммиграционного фонда. Зон призвал всех сделать щедрые пожертвования, чтобы можно было отправить в Австралию 100 000 долларов и «помочь нашим братьям и сестрам [в Белостоке] обрести новый, безопасный дом в свободной Австралии, где они смогут заново построить свою разрушенную жизнь»[865]. Евреи, живущие в Лос-Анджелесе, Чикаго, Монреале, Милуоки, Бостоне и Детройте, отреагировали немедленно, отправив менее чем за два месяца почти 50 000 долларов на помощь австралийской программе переселения[866]. После того как Зон перевел Збару эту сумму, он внимательно следил за тем, как расходовались средства, как он делал это по отношению к межвоенным лидерам еврейской общины Белостока, что стало основой его еженедельной переписки со Збаром. Под большим впечатлением от Збара, получившего визу для одной из его племянниц, выживших в Белостоке, Зон отправил в Австралию тысячи долларов из запасного фонда нью-йоркского Белостокского центра[867]. К концу 1947 года заграничные пожертвования из Америки фактически составили основную часть бюджета австралийского Белостокского центра, что позволило этому учреждению переселить около двух тысяч бывших еврейских жителей Белостока в Мельбурн[868]. Помимо денежных средств Зон убедил совет директоров нью-йоркского Белостокского центра послать Збару желанный подарок: американский автомобиль. Зон заявил совету директоров, что Збар «будет использовать его с пользой на дорогах гуманитарной помощи нашим несчастным нуждающимся братьям»[869].

Илл. 36. Белостокский центр в Мельбурне. Из собрания автора

Сообщения об этом большом успехе убедили других евреев в том, что миграция представляет собой оптимальный программный курс действий для решения послевоенных проблем еврейского Белостока. Но после 1947 года получение виз в Соединенные Штаты, Южную Америку или Австралию стало все более сложной процедурой для всех, кроме прямых родственников. Поэтому распространяемый по всему миру Bialystoker stimme взял на себя миссию помощи выжившим в поисках своих родственников. Открыв рубрику «Разыскиваются родственники [Керувам гезухт]», издание использовало самый мелкий шрифт для перепечатки каждого полученного письма. Показательна колонка за март 1947 года: на шести страницах она содержит копии девяноста пяти писем бывших жителей Белостока, оказавшихся в оккупированной американцами зоне Германии. Вот типичное сообщение от Хаима Розенблюма: «Розенблюм, Хаим с Легеновой улицы в Белостоке сейчас находится в лагере Фюренвальд в оккупированной американцами Германии. Я ищу свою белостокскую семью с именами Лурия, Вайнрайх, Гебель и Поланки, которые мигрировали в Америку в 1930-х годах. Пожалуйста, пришлите мне свои адреса: X. Розенблюм, лагерь Фюренвальд, Флорида 10/3, пост Вольфрат-хаузен, Бавария, Германия, зона США»[870]. Такие короткие послания преобладали в этой рубрике, через нее выжившие могли связаться со своими ранее эмигрировавшими родственниками. Как сокрушается некий Давид Соломон, «проживали раньше по адресу 1192 Ист-Тремонт в Нью-Йорке», но теперь их там не было. Другие смотрели далеко за пределы Соединенных Штатов, как, например, Дора Вейншель из Ансбаха (Германия), которая просила помочь ей найти родственника Лазаря Шарфа в Уругвае, или Минна Фейнсод, которая искала родственников в Перу[871].

В каком-то смысле усилия этой рассеянной эмигрантской общины по преодолению тяжелого положения странствующих, бездомных и преследуемых послевоенных еврейских беженцев уже существовали ранее в символическом смысле – это была повторяющаяся драма для евреев с момента их изгнания со своей древней родины тысячелетиями ранее. Но на другом уровне фигура еврейского беженца, изгнанного из своего дома, разлученного со своей семьей и ищущего родину, была знакома этим эмигрантам и в непосредственном конкретном смысле. Острота и неотложность кризиса отразилась в обложке мартовского номера Bialystoker Stimme 1948 года.

Вторя изображению, представленному на обложке этого журнала в 1920-е годы, на обложке 1948 года также изображены два маяка-символа еврейского Белостока – часовая башня Белостока в Польше и здание Белостокского центра в Нью-Йорке – окутанные темной дымкой. По центру страницы размещена фигура человека с посохом в одной руке и книгой и сумкой, украшенной звездой Давида, в другой. Этот человек – иконографическое изображение странствующего еврея – выглядит потерянным, он смотрит в неизвестность в поисках конечного пункта назначения[872]. Неясно, смотрит ли он на Америку, Палестину или Австралию, но рисунок ясно показывает, что будущее белостокского еврейства зависело от миграции. Подкрепляя визуальный аргумент обложки, в статьях номера подчеркивалось, что все читатели должны посвятить время и энергию тому, чтобы помочь белостокским евреям реализовать мечту об иммиграции и переселении, что в контексте послевоенной Польши действительно стало необходимостью. Но где осуществится эта мечта, оставалось открытым вопросом.

Восстановление Белостока в новом Еврейском государстве

Двусмысленность мартовской обложки 1948 года предвещала более масштабные идеологические дебаты, которые последовали за провозглашением государственности Израиля 14 мая 1948 года. Предложит ли новое государство решение более широкой проблемы еврейской бездомности? Фактически обретение политической независимости давало ответ на растущий кризис еврейских беженцев, но одновременно поставило и новые вопросы, которые втянули рассеянную еврейскую общину Белостока, как и многих других членов восточноевропейской еврейской диаспоры в борьбу за сферы влияния, длившуюся более десяти лет. Конечно, хотя некоторые евреи этой рассеянной еврейской общины не были убежденными сионистами, но в целом они не были и антисионистами; и при этом они не отказывались поддерживать государство Израиль из-за призрака двойной лояльности[873]. В тот момент вовсе не было ясно, сможет ли миграция осажденное со всех сторон новое Еврейское государство, как сформулировал это Уильям Кэйви в дискуссии со своим тестем Дэвидом Боном, «удовлетворить потребности измученных выживших», которые «представляли собой остатки евреев Белостока»[874]. Как членам белостокской диаспоры следует распределять свои ограниченные ресурсы? Сможет ли это новое государство, стремящееся создать нового еврея, а не увековечить образы Восточной Европы, отдать дань уважения еврейскому Белостоку и его наследию?

Илл. 37. Титульный лист Bialystoker Stimme 250 (март – апрель 1948 года)

Выходцы из Белостока были далеко не единственными восточноевропейскими евреями, озадаченными происходящими событиями. Социолог Ханна Клигер отмечает, что одновременное основание Израиля и резкое осознание опасной ситуации в Восточной Европе поставили восточноевропейских евреев во всем мире перед трудным выбором: «Должны ли они помогать евреям Израиля? Или они все равно должны помогать своим ландслайтам в бывшем доме?»[875] В письме к Дэвиду Зону в сентябре 1946 года Самуил Рабинович говорил, что Белостокский комитет помощи «после завершения прежней войны помогал сотням белостокских евреев воссоздать свои дома-города в Восточной