распределенными по всей вертикали королевской администрации. Монах из Сен-Дени сокрушался по этому поводу: "Люди попадали на должности, лишь пообещав им [мармузетам] неизменную преданность и дружбу". Что же это? Непотизм, унаследованный от авиньонских Пап? Фаворитизм? Такие объяснения слишком недальновидны. Когда речь шла о государстве, мармузеты смотрели дальше интересов своих кузенов и крестников. И они были правы.

От них не ускользнуло, что в течение восьми лет правление принцев привело королевскую администрацию на скользкую дорожку. Каждый принц назначал на значимые должности своих верных сторонников, выходцев из его владений, привязанных к его персоне и настроенных защищать прежде всего его интересы. Если бы эта тенденция продолжилась, то государственные служащие потеряли бы из виду общее благо королевства, а центральные институты стали бы лишь закрытым полем для партикулярной оппозиции.

Мармузеты положили конец этой тенденции. Они собирали со всей Франции перспективных людей, не привязанных к какому-либо принцу. Более того, мармузеты поняли, что бороться с одной формой солидарности можно только противопоставив ей другую. Именно поэтому они объединили новичков в группу, сплоченную узами, которые были сильны тем, что их солидарность не имела территориальных корней и основывалась исключительно на привязанности к государственной службе. Сформированные таким образом связи продержались дольше, чем сами мармузеты, и завершили объединение государственных служащих в крупные автономные корпорации, выступавшие против правительства и враждующих партий.

Мармузеты твердо знали, что "без души нет и тела". Идя дальше легистов Филиппа Красивого, для которых чувство государства было руководящей идеей, они превратили государственную службу в почти мистический идеал.

Мы видим их верность этому новому мировоззрению, которое их вдохновляло, и когда они были у власти, слугами молодого короля, окруженными молодыми последователями, и в то время, когда все надежды рухнули, в час смерти, громко провозглашающими то, что было идеалом их золотых лет. В то время как их современники учреждали в завещаниях мессы для своих родственников, друзей и благодетелей, эти люди заказывали молитвы за короля. Причем не только о упокоении его души, но и о благе его правления. Один человек просил молиться за всех королей Франции, другой — за всю династию, "короля Карла, который ныне живет и царствует, королеву, его супругу, их детей и потомков и других людей его крови", а третьи, просили молиться за правительство, за королевский Совет и Парламент, за государство. А поскольку новый идеал нуждался в ярком воплощении, кардинал де Ла Гранж воплотил его в жизнь, во времена мармузетов, в одной из церквей Авиньона.

Жан де Ла Гранж, монах-бенедиктинец, ставший политиком, чтобы служить Карлу Злому, был одним из тех великих умов, которые перешли из наваррской партии на сторону короля Карла V. Ярый защитник идеи единого государства и разжигатель Великого церковного раскола, кардинал де Ла Гранж всю жизнь руководствовался в своих политических устремлениях теоретическими размышлениями. Человек действия, больше заботившийся о практическом воплощении и распространении своих идей, чем об их письменном изложении, он не оставил ни книг, ни трактатов, лишь завещание и надгробие, над которым он долго размышлял, остались как свидетельство того, что было главной линией его жизни.

После смерти кардинала в 1388 году церковь бенедиктинского колледжа Сен-Мартиаль осталась недостроенной. Жан де Ла Гранж возвел апсиду, и сразу же приступил к работе над своей гробницей. В обоих случаях оформление было действительно делом рук самого кардинала, вдохновленного символизмом, столь же красочным, как и аллегории Филиппа де Мезьера, и зачастую лишь немного менее туманным. Однако в 1789 году общий смысл декора, прославляющий Церковь и государство, был еще достаточно ясен, чтобы привлечь разрушительный пыл революционеров, и флер-де-лис были выбиты так же безжалостно, как ключи Святого Петра. Рисунок XVII века и терпеливое собирание разрозненных остатков — единственная возможность восстановить произведение и идею, которую оно должно было провозгласить.

Декор апсиды выражает эту идею через геральдику. Внутри на кронштейнах, поддерживающих арки свода, изображены гербы Этьена де Ла Гранжа, брата кардинала — президента Парламента, который никогда не выносил не взвешенных решений, гербы клюнийского аббатства — духовной семьи этого бенедиктинца, гербы Пап Климента VI и Григория XI — церковных благодетелей прелата. Краеугольный камень с одной стороны украшен гербами Этьена и Жана де Ла Гранж. На другой стороне дельфины чередуются с флер-де-лис. Смысл понятен: для государства и Церкви семья, посвятившая себя служению им, являлась краеугольным камнем. Политическое здание держится только на семейной солидарности, которая является силой слуг государства.

Монументальная гробница кардинала более сложна. Внизу — трансепт, над которым возвышаются семь голов с исхудавшими в смерти лицами — епископов, кардиналов, Пап и королей, взывающих к зрителям, как в сказке Трое мертвых и трех живых (Trois morts et des trois vifs): "Вы будете теми, кто мы есть сейчас". Надгробное алебастровое изваяние представляет кардинала в одеянии соответствующее его должности — безмятежный образ достоинства, которое не исчезнет и после смерти. Далее, по традиции, следуют сюжеты из жизни апостолов.

За традиционным следует к новое: пять наложенных друг на друга ярусов, на каждом из которых находится скульптурная группа. Примечательно, что смена подчеркивается геральдическим фризом, на котором чередуются герб кардинала и крылатый олень — эмблема, выбранная молодым Карлом VI. Сюжеты пяти групп изваяний новы и уникальны поскольку кардинал де Ла Гранж разработал их сам. В каждой группе сопоставляются сюжеты одного из праздников посвященных Богородице и фигура персонажа, в образе святого. На каждом ярусе представлено по три сюжета. На самом нижнем изображен кардинал преклонивший колени в молитве, которого держит за плечо неизвестный святой и, сцена Рождества Богородицы. Выше, представленный апостолом, брат Карла VI Людовик и сцена Благовещения. На третьем ярусе справа сцена Рождества Христова, слева — Карл VI перед Святым Иаковом Алфеевым. Еще выше Карл V и Сретение. И наконец, на самом верху — Папа Климент, Христос и венчание Богородицы.

От рождения до венчания Богородицы — порядок ясен. Все усложняется по мере продвижения от Жана де Ла Гранжа к Клименту VII, через Людовика, Карла VI и Карла V. Соблюдалась определенная иерархия, которая следовала порядку канона мессы в ее первой молитве Te igitur... В Средние века все знали ее наизусть, так же как расположение Богородицы, апостолов и мучеников, всех святых, вызывало в памяти текст следующей молитвы Communicantes… С точки зрения причастия святых тайн, это расположение было идеальным.

Но в государстве порядок был иным: есть только один король, тот, кто живет и царствует, и который во всех перечислениях стоит впереди своего покойного отца и всех своих предков. Умный кардинал придумал вот что: все праздники Богородицы отходят на второй план по сравнению с рождением Христа. И именно с ним был связан Карл VI. Молодой король молился перед Младенцем Иисусом. Он молился вместе с волхвами, приобщаясь к празднику Богоявления, который в какой-то степени был его собственным и к которому он, как мы видели, питал особую преданность. Кроме того, следует отметить, как это наверняка делали люди XV века, что святой, сопровождающий этого