Так что про жену – это, может, и фигня. Но про развод чистая правда, зуб даю.

Ёжиков объявился через неделю, поздно вечером, и не позвонил, а написал в мессенджере. Таши дома не было, Катя привычно нервничала и кинулась к звякнувшему телефону, надеясь, что пришло сообщение от дочери.

«Катя, здравствуйте. Это Павел Весняков. Тот, который Ёжиков. Помните?» «Помню-помню», – бормотала Катя, тыкая пальцем в клавиатуру и все время попадая не на те буквы:

«Ежиков, который непременно через Ё? Вроде припоминаю. Но смутно. Чему обязана?»

«Припоминаю» она сумела правильно написать только с четвертого раза: припони, припог, приа… Вот же черт!

Сообщение от Ёжикова пришло мгновенно:

«Я не помешал? Есть несколько свободных минут? Хотел посоветоваться».

«Да чего уж теперь. Валяйте, советуйтесь».

Собственный разухабистый, даже хамоватый тон был Кате удивителен, но остановиться она почему-то не могла.

«Ну, Ежиков через Ё, где вы там? Мне некогда».

Следующая плашка с текстом оказалась большой. Стихи.

У ромашки желтый глаз,

Белые ресницы.

Кто ромашке в этот раз

Ночью будет сниться?

Муравьишка на траве

Или птичка в синеве?

Или, может, толстый шмель,

Или ясень, или ель,

Белка, еж, лиса, букашка,

Жук, ворона, старый пень?

Засыпай скорей, ромашка,

Завтра будет новый день!

«Так себе стишки». Уже нажав на кнопку «отправить», Катя ойкнула, но отметка о прочтении появилась в тот же миг.

«Знаете, вы правы. Мне тоже кажется, что там что-то не так. Я тогда подумаю еще. Спасибо вам. И спокойной ночи».

Зачем? Катя размахнулась, швырнула телефон в угол дивана, еле поймала его, когда он попытался свалиться на пол, включила экран, с отчаянием посмотрела на открывшуюся переписку. Зачем она так? А он? Чего он хотел? Что это было вообще?! Действительно хотел посоветоваться? Не с кем больше, что ли? Вот так, с бухты-барахты, приставать со всякой ерундой по личному номеру – это что, нормально? Мог бы, в конце концов, в Фейсбуке написать, уже год во френдах. Сам пришел, сам попросился, но в личку не стучался. Лайкал рисунки, про клипы писал «один из моих любимых» или «а этот слышали?» и прикреплял ссылку на всемогущий и всё знающий YouTube. На фотографии природы и городов, в которых Катя не бывала, откликался реже, иногда комментировал со знанием дела «в жизни это место еще красивее, а если свернуть за угол…» Катя не знала, как реагировать. Иногда отвечала «надо же, как интересно, спасибо» или «я тоже мечтаю там побывать и, если доеду, обязательно сверну за угол».

У него самого в ленте не было ничего красивого, зато много пугающего. Аналитические статьи, политические карикатуры, часто – ссылки на англоязычные сайты. Катин школьный английский уровня «зыс из э тэйбл» пасовал и взывал к помощи гугл-переводчика, который тоже обычно справлялся максимум на «три с плюсом». Но и на русском информации было более чем достаточно: странной, страшной, неожиданной. Где-то рядом шла другая жизнь, то параллельная, то перпендикулярная картинке из телевизора, и ее узнавание делало понятным многое: пропажу из магазинов привычных продуктов, вновь открывшийся в подвале секонд-хенд, нескончаемые просьбы пожертвовать деньги на спасение смертельно больных детей, попавших в тюрьму взрослых, умирающих в приютах собак и кошек. Катя читала, думала, глотала злые или бессильные слезы и однажды даже подписала открытое письмо в защиту детей (а как их еще назвать, двадцатилетних?), которые были виноваты только в том, что не знали пока, чего нужно бояться.

А теперь – вот это. Явление Ёжикова в мессенджере. Сначала раз в две-три недели, потом два-три раза в неделю. И вот уже каждый день. Изредка стихи для новой подборки, еще реже – картинки с остроумными подписями. Чаще всего ни о чем. Доброе утро, спокойной ночи. Сегодня хорошая погода, но вечером будет дождь, так что не забудьте зонтик, если куда-нибудь пойдете. По дороге на работу видел двух ворон, которые дрались из-за горбушки и орали друг на друга, как любящие супруги. Вчера на улице познакомился с таксой, длинной и худой, как щука. Поговорили о сосисках, обнялись на прощанье.

Катя привыкла к этим сообщениям, стала их ждать – не меньше, чем кратких посланий от Таши: буду поздно и не голодная; ночевать не приду; гуляли с друзьями по бульварам, не волнуйся, я в порядке. Изредка – смайлы с поцелуями и обнимашками и даже «люблю тебя, мамуль».

И наступившая осень радовала: не плаксивая, щедрая на охру и золото, хвастливо выставляющая напоказ рябиновые кисти и яркие, похожие на маленьких осьминогов плоды шиповника. Октябрь мелькал в окне, звал к себе, обещал, что не обидит, намекал, что ему осталось недолго. И Катя, поверив и посочувствовав, выходила гулять по упавшей, но, казалось, еще живой листве, похожей на лоскутное покрывало – пестрое, мягкое, стеганое. Однажды ей довелось пройти мимо дома Иоланты, и, посмотрев на окна ее квартиры, где давно сменили рамы, где даже свет за шторами был уже другим, посторонним, она удивилась, что не испытывает ни боли, ни обиды, а только благодарность. Да и ей ли обижаться на чужую ложь, которую и ложью-то назвать трудно? Просто заново придуманная жизнь, взамен той, что навязала судьба.

Этой незлой осенью Кате и работалось хорошо. Всего за месяц она в стахановском темпе почти закончила заказ для стороннего издательства (Ленка давно ничего не подкидывала, а кушать что-то надо). Ей нравилась и сама книжка – добрая, какая-то обнадеживающая, и даже собственные рисунки, вопреки обыкновению, не вызывали недовольства и желания все немедленно переделать, а еще лучше – больше никогда не пытаться обмануть окружающих, изображая художника.

– Ма! – Таша сегодня пришла рано, быстро пообедала и стала куда-то собираться – тщательно и возбужденно. Приняла душ, долго шумела феном в ванной, рылась во всех шкафах по очереди. – Можно я на твоей полке похозяйничаю? Мне шарф нужен, а мои не подходят.

– Конечно! – крикнула в открытую дверь спальни-кабинета, сказала шепотом таксе на рисунке, точь-в-точь такой, как описал Ежиков, – длинной, тонкой, со щучьей мордой, но не злой, а шкодливой: – Наша девочка сегодня какая-то… не такая. На свидание, что ли, собирается? Может, влюбилась?.. Таша! Помощь нужна?

– Не, я уже почти. Как тебе? – Встала в проеме двери, модельно изогнулась, раскинула руки, крутанулась вокруг себя.

Голубая кофта-размахайка с открытым воротом, узкие брючки, тяжелые ботинки. Красивая. Лучше всех.

– По-моему, отлично. Только шея голая. Не замерзнешь? К ночи заморозки могут быть. Шарф все-таки нужно. Поздно вернешься?