— Я вам рассказала, что знаю, — наконец-тосправилась с кашлем Нина Леонидовна, — но лучше еще побеседовать с СеменомСавельевичем.

— Он знает некие подробности из биографииМихаила Петровича? — обрадовалась я.

Нина Леонидовна скривилась:

— Не больше меня.

— Тогда зачем мне идти к нему?

Собеседница снова схватилась за телефоннуютрубку.

— Лучше в статье упомянуть не мое имя, аназвать в качестве источника информации Груздева Семена Савельевича, но дляэтого вам нужно с ним полялякать.

— Никак не пойму… — прикинулась я идиоткой. —Вы так обстоятельно обрисовали картину, зачем еще какой-то Груздев?

Нина Леонидовна усмехнулась:

— Душенька, вы мне понравились, вот я и решилапомочь. Материал получится сильный, пол-Москвы с восторгом прочитает, гарантиюдаю. Антонова многие терпеть не могли. Но если вы источником сведений назоветеменя, то может выйти нехорошая история. Кое-кто помнит, что я мать жены МихаилаПетровича. Зачем нам доставлять Анне неприятные минуты? А Семен Савельевич ейникто.

— Согласится ли мужчина на интервью? —продолжала я изображать дурочку.

— Деточка, — закатила глаза Нина Леонидовна, —он ненавидел Антонова! Алло, Сеня… Простите, а можно Груздева? Ой-ой-ой, пустьвыздоравливает!

Трубка шлепнулась на рычаг.

— Никакого толку от Семена! Когда мне нужно —он захворал! Жена говорит — гипертонический криз. Экая, право, ерунда, мог исообразить, что я с чепухой не звякну, — завозмущалась Нина Леонидовна.

— Давайте я пока напишу статью, — предложилая, — а когда Семен Савельевич выздоровеет, свяжусь с ним.

— Разумное решение, — кивнула Нина Леонидовна.

Я улыбнулась и задала последний вопрос:

— Скажите, а что за человек Антонов был… вморальном плане?

— Очень жаден, — мгновенно отреагировала НинаЛеонидовна. — А еще вор — украл идеи Марка Генриховича, ну да об этом я ужеповествовала. Отвратительная личность! Правда, умел делать вид. На рабочемместе вел себя безупречно, казался душкой, всем улыбался, но я-то знала емуцену.

— А женщины? Они любили Михаила Петровича?

Нина Леонидовна захихикала.

— У нас одни клуши, средний пол! Ни рожи, никожи, ни ума. Поэтому на службе мерзавец был вне подозрений. И потом, бок о бокс ним постоянно находилась Анна, держала цепкой ручонкой свое счастье.

На секунду мне показалось, что облако злости,выпущенное Ниной Леонидовной, сгустилось до состояния липкого желе и сейчасзадушит «корреспондентку». Но потом пришло изумление.

— Анна тоже работает в институте?

— Ясное дело, — процедила сквозь зубы НинаЛеонидовна. — Пришла сюда после того, как муженек коммерцией занялся. Года неприпомню, где-то в середине девяностых. Она старший научный сотрудниклаборатории Антонова. Цирк! Не научное заведение, а семейная торговлябесполезными витаминами. Слава богу, мы с Анной никогда не пересекались, ихкорпус стоит отдельно. Михаил-то иногда в основное здание заглядывал, а егожене тут делать нечего.

— Жаль! — со вздохом сказала я. — Хотелосьукрасить статью жареными деталями. Допустим, интервью с любовницей Антонова…

— И что мешает?

— Отсутствие оной. Вы же говорите, МихаилПетрович работал вместе с женой, — напомнила я.

Нина Леонидовна побарабанила пальцами постолу.

— Ну-ну… Свечку я, конечно, не держала, ноодин раз, довольно давно, Анна еще тут не работала… Год… Нет, точно неприпомню, но до перестройки… дело было. Служила у нас одна девица, Мариейзвали. Так, ничего особенного, на мой взгляд, дурнушка — смуглая, волосычерные, на цыганку похожа… Представляете типаж?

Ощутив сердцебиение, я кивнула.

— Что-то там между ней и Михаилом намечалось,— задумчиво протянула Нина Леонидовна, — хотя шифровались они, словно шпионы.Даже я ничего не заподозрила. Но один раз, совершенно случайно, сталасвидетельницей почти интимной сцены…

В тот день Нина Леонидовна, как всегда, ушла сработы ровно в восемнадцать часов. Стояло лето, во дворе НИИ вовсю благоухаликусты жасмина, и Нина Леонидовна, которую дома никто не ждал, села на скамейку,расположенную чуть поодаль от основного здания. Не успела она вдохнуть ароматцветов, как сзади послышался тихий, отлично знакомый голос Михаила Петровича:

— Мы что-нибудь придумаем!

Нина Леонидовна вздрогнула, обернулась и неувидела ничего, кроме яркой зелени и белых лепестков.

— Выхода нет, — прозвучало в ответ нервноесопрано.

— Спокойно, — перебил его Антонов, — выходесть всегда, не плачь.

Тут до Нины Леонидовны дошло, в чем дело.Скамейка, на которой она устроилась подышать свежим воздухом, стояла по однусторону жасминовых зарослей, а по другую имелась еще одна лавочка. Разросшиесярастения, подобно стене, отгородили их друг от друга. Михаил Петрович снезнакомой спутницей и предположить не могли, что сейчас их разговорподслушивают чужие уши.

Нина Леонидовна замерла, боясь шорохом выдатьсвое присутствие, а сопрано тем временем простонало:

— Я боюсь.

— Чего?

— Всего.

— Ерунда! Сотни, нет, тысячи женщин прошличерез такое.

— Это больно.

— Абсолютно нет, полный наркоз избавляет отощущений.

— Хорошо тебе говорить!

— Я очень волнуюсь.

— Пока не заметно.

— Просто не демонстрирую нервозность.

— Ты кремень.

— Вовсе нет. Но разве станет лучше, если мывместе начнем причитать?

— Мне страшно.

— Ерунда, не накручивай себя.

— Ты айсберг.

— Прекрати обвинять меня в черствости.

— В холодности.

— Это одно и то же.

— Моя ответственность больше.

— Я сделал все возможное, нашел врача,заплатил деньги.

— Ты мог предложить иной выход!

— Какой?

Воцарилась тишина. Потом Михаил Петровичпо-прежнему спокойно сказал:

— Маша, ты не имеешь никакого права меняупрекать. Я ведь предупреждал тебя: от Анны не уйду никогда. Ты принялаусловие, и вдруг нате, получите, истерика. Мы так не договаривались.

Послышался тихий плач, потом женщинавыкрикнула: