учениях испанских каббалистов, похоже, было известно в катарских кругах [390]. Здесь мы тоже должны предположить общий источник в древнем гнозисе, а не какое-то непосредственное влияние. Однако, возможно, что некоторые детали были заимствованы катарами у еврейских мистиков, как, например, идея, хорошо известная нам из текстов Хехалот, что Израиль — это имя небесного ангела[391]. Такие идеи могли быть также введены в движение евреями, которые сошлись с катарами. Так, мы узнаём, например, что в конце XII столетия ткач по имени Иоганн Юдеус (Judaeus) стоял во главе итальянских катаров как их епископ. Имя предполагает, хотя ни в коем случае не доказывает, еврейское происхождение. Прозвище Юдеус в средние века не всегда означает еврейскую родословную[392]. Другое ангелологическое учение, встречающееся только среди катаров и в каббалистических традициях Моше де Леона и Зогар, предполагает, что пророк Илия был ангелом, сошедшим с небес[393]. Идеи двух групп местами сходятся на тему судьбы души в земном рае и её входа в небесный рай после суда, а также на тему одежд, которые души носят до рождения, затем хранящихся на небесах всё время их земного существования[394]. Но всё это разрозненные, бессвязные детали, представляющие собой лишь предмет второстепенного интереса.

В отношении фундаментальных представлений между двумя движениями, конечно, не могло быть никакого подлинного согласия, поскольку в своём отвержении мира как творения Сатаны, а Торы — как закона Сатаны, катары заходят гораздо дальше в своём метафизическом антисемитизме, чем католическая церковь. Кроме того, еврейские учёные Прованса глубоко осознавали разрыв, отделяющий еврейские представления о мире от представлений катаров[395]. Из круга самого Рабада, иными словами, уже из XII столетия до нас дошло высказывание с отчётливо анти-катарским полемическим уклоном из уст уважаемого р. Иосифа ибн Плата, который принадлежал к группе вышеупомянутых нерушим и хасидов. По его словам, Кедуша в утренней молитве вставлена в текст молитвы йосер ор, что говорит о творении солнца и звёзд, именно, «чтобы противостоять мнению тех людей, что солнце и другие звёзды существуют не благодаря своему творцу, да будет Он благословен [но благодаря Сатане как демиургу], ибо все сонмы свыше святят Его [в этой молитве] и прославляют Его как сотворившего всё и управляющего всем»[396].

Единственное большое учение, в котором каббалисты и катары, похоже, сходятся, это учение о переселении душ. Но и здесь детали очень различны. Катары считали высшие души падшими ангелами, которые должны продолжать странствовать, пока не попадут в тело совершенного катара. Эта связь между психологией и мифом об ангелах, отпавших от благого Бога, имеет большой смысл для катаров, но полностью отсутствует в Каббале. Самая ранняя Каббала также очень мало знает о переселении душ в тела животных; эта идея впервые появляется в середине XIII века во время, когда каббалистическое учение уже было полностью развито [397]. Остаётся только гадать, имеем ли мы дело с отзвуком катарских идей.

Возрождение мифических элементов в вере катаров отмечали многие учёные. В этом отношении, возможно, стоит говорить об общем настроении. В ранних фазах Каббалы заметно также религиозное движение, превосходящее границы, отделяющие иудаизм от христианства, и вдыхающее новую жизнь в такие элементы. Эта тенденция набрала силу в некоторых кругах прованских и позже испанских каббалистов, вплоть до Зогар. Нет единого и простого ответа на вопрос о происхождении этих элементов. Мы изучили несколько идей такого рода, появляющихся в Бахир, и обнаружили, что их корни восходят ко внутренней и, возможно, также устной еврейской традиции, хотя в отношении вероятности существования устной традиции я выразил сомнения. С другой стороны, мы должны учитывать возможность одностороннего (катаро-еврейского) влияния или взаимного влияния катарской и еврейской аскети-ки одной на другую. Как только появился первый импульс к разработке новой гностической системы, как было с источниками Бахир, его воздействие можно определить законами имманентной эволюции. Но мы снова сталкиваемся с той же проблемой: что именно было новым? Анализ древнейших каббалистических источников и свидетельств о её первом появлении, а также психологические рассуждения не позволяют сомневаться, что нечто новое появилось в Провансе среди групп мистиков и в связанном с ними слое перушим, которые находились в больших талмудических академиях или школах маленьких общин, рассеянных по Провансу и центральной Франции.

Потому мы должны вернуться к вопросу о характере и содержании откровения пророка Илии, уже кратко рассмотренному в первой главе. Учитывая до сих пор собранные сведения, навязываются два наблюдения. Прежде всего, нетрудно увидеть, как созерцательная жизнь людей вроде перушим и хасидов могла зародить психологическую предрасположенность, позволяющую им погрузиться во внутренние аспекты своей веры. В той степени, в какой у них также были мистические наклонности (а этого ни в коем случае нельзя предполагать в отношении всех принадлежащих к этому слою), легко представить, что многие из них получали просветление и откровения свыше. Такие откровения могут принимать две формы, и обе засвидетельствованы в этой группе. Мы узнаём о существовании во Франции и Германии XII и XIII столетий учёных, которые носят прозвище «пророк». Это обозначение (совсем не только почётное без особых оттенков) указывает, что либо названные так люди практиковали мистицизм Меркабы и испытывали визионерские путешествия по небесам, подобно известным тосафистам Исааку из Дампьера[398] и Эзре из Монконтура или рабби Трёстлину, пророку в Эрфурте; либо они действительно являлись как пророки. Об Эзре, пророке Монконтура, сообщают, что:

...он проявлял знаки и чудеса. Слышали голос, говоривший с ним из облака, как Бог говорил с Моисеем. Великие учёные, и среди них также [знаменитый мистик] Элеазар из Вормса, постившись и молившись много дней, обрели уверенность, что все его слова истинны, и нет лжи в его устах. Он также создавал талмудическое объяснения, неслыханные ранее, и раскрывал тайны Торы и пророков [399].

Это происходило между 1226 и 1240 гг., во время, когда его мессианские предсказания также вызвали большое возбуждение. Здесь мы сталкиваемся с влиятельным талмудистом, который, в то же время, был пневматиком и пророком. Из несколько более раннего времени, около 1200 г., до нас дошёл еврейский документ, написанный в Руане, о появлении пророка такого же рода, р. Шемуэля ха-Наби[400], который в присутствии свидетелей общался с Моисеем и ангелом Метатроном, а также с учителями-тосафистами раббену Тамом и р. Элиасом из Парижа, и сообщал мистические откровения о талмудических вопросах. Похожие откровения о талмудических и