Марта, проплакавшая почти весь день, в какой-томомент поняла, что рыдать больше не может. Она всхлипнула, заставила себяоторваться от кровати, подушку на которой и орошала слезами, и, проведя тыльнойстороной руки по мокрым глазам, подошла к окну, не включая в комнате свет.Девушка распахнула его створки и лихорадочно глотнула свежий, какой-то дажемятный воздух, ринувшийся из улицы в теплое натопленное помещение. Голова ееболела, глаза устали от слез и покраснели, лицо опухло, а руки дрожали, какпосле принятия большой дозы алкоголя. Марта шмыгала носом, как ребенок, исмотрела на вечерний праздничный город с высоты своего девятого этажа. Еслиутром улицы были подозрительно пусты, то сейчас из домов высыпали люди, которыес удовольствием прогуливались по заснеженным, в меру морозным, дорогам.Особенно много было детей. Некоторые сидели в санках, которые катили за собойих родителей, некоторые играли в снежки, дико вереща, или лепили снеговиков, анекоторые с картонками и каталками в руках, сбившись в кучки, спешили к главнойрайонной Елке, огни которой, кстати говоря, Марта тоже могла видеть из своегораспахнутого окна. Раньше светловолосая девушка часто бывала на ней: каталасьна горках, бродила по снежному городку, рассматривая ледяные скульптуры,фотографировалась на их фоне и фотографировала родных или просто других людей,и только с класса девятого перестала ходить на Елку, а ее открытие и следующийза ним праздничный фейерверк наблюдала из квартиры.

Сейчас зареванная Карлова тоже смотрела сверхувниз на эту самую Елку, любуясь замысловатым узором гирлянд, украшающихогромные зеленые новогодние деревья, между которыми находились стены зимнегогородка и ледовые скульптуры. Зрелище ее завораживало и успокаивало, и Мартадаже не обращала внимания на холодный воздух и замерзшие обнаженные руки иплечи, которые открывала тоненькая домашняя маечка на бретельках. Она, какзагипнотизированная, смотрела на огромную неоново-синюю звезду, украшающуюверхушку центральной, самой высокой ели, и перевела взгляд вниз, в собственныйдвор только потому, что оттуда донесся звонкий девичий крик:

- Дурак! Пошел отсюда! И чтобы я тебя не виделабольше!!

Марта, даже слегка напуганная таким воплем,опустила глаза вниз и обнаружила во дворе двух девчонок лет девяти-десяти имальчишку их возраста, а может быть, чуть постарше. Судя по всему, он задиралодну из девочек и, кажется, видал в нее снежки, пока той на помощь откуда нивозьмись, не прибежала другая, более боевая и сильная. Она стала защищатьподружку от кривляющегося мальчишки, и именно ей принадлежал воинственныйвопль. Паренек воплям девчонки не внял и прокричал что-то обидное, за чтополучил снежком прямо в нос - боевая девочка явно умела постоять и за себя, иза других. Она, для порядка еще раз обозвав пацана какими-то непечатнымисловами, сумела его прогнуть и заботливо отряхнула воротник своей более робкойподружки. После, прочитав ей мини лекцию - скорее всего, по поводу уменияобороняться от таких вот мелких недоумков, храбрая девочка взяла подругу заруку и потащила в сторону Елки. Марта, слезы которой как будто бы уже застылина морозе, отрешенным взглядом проводила девочек, а потом, подняв светлые глазак небу и немного подумав о чем-то, вдруг резко захлопнула окно. Ей живовспомнился один случай из детства, произошедший лет тринадцать назад, однимчересчур жарким летним днем, когда летний снег - тополиный пух падал на землю,как сумасшедший, с невозмутимостью забиваясь в глаза, рот и даже нос. ТогдаМарта гуляла у себя во дворике, собирая одуванчики и плетя из них венки длякукол, и ее стал донимать скучающий парнишка из соседнего подъезда. По натуреон был тем еще забиякой и очень сильно любил приставать к тем, кто казалсяслабее. Например, к девочкам. В тот день он выбрал Марту в свои жертвы, началходить вокруг нее и обидно обзываться. А после вообще похитил у девочки еетолько что сплетенный веночек, умудрился напялить его на ногу и принялсяпротивно улюлюкать, не внимая крикам Марты, которой стало очень обидно.Маленькая Карлова уже хотела заплакать, как к ней с неожиданной стороны пришлапомощь. Ника, которая вместе с родителями приехала к родственникам в гости,издалека увидела кузину и вприпрыжку побежала к ней во двор, чтобыпоздороваться. Заметив же около Марты незнакомого мелкого дурака, которыйобзывался на ее сестричку, Ника не растерялась, подобрала какую-то бумажку, сее помощью осторожно сорвала крапиву, а после подкралась к забияке сзади и парураз хорошо прошлась жгучей травкой по его голым ногам. Мальчишка взвыл,отскочил в сторону и наткнулся на сощуренный голубоглазый взгляд воинственнойНики. Он попытался обозвать и ее, но получил решительный отпор в виде матерныхслов, которые, в общем-то, приличный ребенок знать не должен был, а затем ещераз отхватил крапивой по голым икрам, после чего поспешно ретировался подальшеот "сумасшедшей тупицы". Кстати, с тех пор к Марте тот паренек большене подходил - и все благодаря смелой Нике. Она успокоила двоюродную сестру,нарвала кучу одуванчиков, по которым ползали черные букашки-точечки, самасплела венок (правда, кое-как) и подарила маленькой Марте. Та обрадовалась ицелый день гуляла вместе с Никой во дворе, под тополиным снегом, которыйуспокоился только ближе к вечеру, когда они с кузиной пошли за клубничныммороженым в вафельном рожке.

Марта вдруг отчётливо вспомнила этот забавныйэпизод из детства - как будто бы наяву увидела следы от крапивы на худыхзагорелых ногах мальчишки-идиота из соседнего подъезда и голубые глаза Ники,защищающей свою сестру, и вдруг опять почувствовала напряжение в глазах - слезывновь собралась покататься на ее щеках, как бегущие внизу дети на ледяныхгорках.

В этот момент снег, так похожий на тополиныйпух, вновь с силой начал валить с темных, цвета берлинской лазури, небес наземлю, не стесняясь залетать в открытое окно комнаты Марты Карловой. Онневозмутимо ложился на подоконник, небрежно касался плеч, рук, шеи и лицаскрипачки и запутывался в ее длинных волосах. Снег всего лишь хотел поздравитьее с праздником, а она опять заплакала, напугав его.

- Ника, прости, - едва различимо прошепталапересохшими губами длинноволосая девушка, не слыша сама себя.

Марта, почти не различая предметы из-зазастилающей глаза влаги, вдруг взмахнула рукой и со всей силы ударила себя полевой щеке - так, что на ней почти мгновенно проступил красноватый след. Почтитут же, с не меньшей силой, она ударила себя второй рукой по правой щеке.Несколько ударов, и она, так и не закрывая окна, опустилась на колени и закрылаладонями глаза. Девушка беззвучно плакала - но уже не из-за Александра, которыйдаже и не подозревал о ее чувствах, а если бы и знал о них, обозвал бы детскойглупостью.

- Про-прости, - еще раз прошептала замерзшаяМарта, зная, что этих слов лично кузине она никогда не скажет. Ника никогда неузнает о чувствах Марты к Саше. А она, Марта, больше никогда не будетзавидовать сестре, ревновать ее к ее же молодому человеку, и вообще, не станетплохо думать о ней. Она не имеет на это никакого права. Никакого. Осуждатьблизких никто не имеет права.

Марта утирала слезы, которые все никак некончались, и ей неожиданно показалось, что ее сердце охватила мятная приятнаясвежесть, которую послал ей расчувствовавшийся, но выглядевший веселым снег.Свежесть распространилась по всему ее телу вместе с мурашками, странным образомрасслабляя мышцы и успокаивая. Прежние переживания показались Марте глупостями.