Скрипачка перевела взгляд на место кузины, ещетолько недавно смеющейся над шуткой отца, но не увидела ее за своим местом -Ника вновь скрылась в своей комнате. Когда Марта осторожно заглянула в ееполутемную спальню, то увидела с удивлением, как плечи сидящей к двери Никиедва заметно подергиваются. В руках ее сестра держала что-то, но что именно,испуганная Марта не поняла. Она просто не хотела, чтобы Ника плакала.

- Никки, ты чего? - осторожно позвала онастаршую сестру, подходя ближе мелкими шагами. Девушка вздрогнула от звуковголоса Марты, поднесла к лицу руки, утирая глаза, и медленно, нехотя,обернулась. Даже в полутьме было видно, что она только что плакала - неслышно,без единого звука, но горько, и чувствительная Марта почувствовала это. Онашагнула к окну, около которого стояла Ника, и обняла ее со спины.

- Я не знаю, что тебя беспокоит, но все будетхорошо, - прошептала она без жалости, но с искренним состраданием, через парусекунд убрала руки и отвернулась, давай возможность замершей сестре вытеретьглаза насухо. Она понимала, что кузине не желает, чтобы ее слезы кто-либовидел.

- Ты поссорилась с Сашей? - спросиланейтральным тоном Марта, стоя около стены, на которой было развешано несколькокартин Ники - каждая красовалась в деревянной элегантной рамке. Так как вкомнате было темно, Марта достала мобильник и освещала висящие на стене картиныим.

- Нет, - голос второй девушки звучал несколькоглухо, но она старалась делать вид, что все хорошо. - С ним все хорошо.

- А тогда... тогда что тебя расстроило?

- Ничего особенного. Просто вспомнилось плохое.Оно всегда так не вовремя вспоминается, - глубоко вздохнула Ника. - И незнаешь, куда от этого деться. Все нормально.

- Точно, Никки? - уже второй раз в шуткуназвала ее таким образом Марта.

- Точно. Никки, - с печальной усмешкой сказалаНика. - Никки. Не называй меня так больше, ладно, Март? Блин! - вдруг хлопнуласебя по лбу Карлова, словно кого-то вспомнив. - Март... Да что такое? Господи,как я тебя назвала?

- Ты о чем? - совершенно ничего не понималаМарта. Может быть, сестренка перепила? Да вроде бы нет.

- Не бери в голову! Пошли за стол! - первойнаправилась к двери Ника. - Кажется, нас зовут. Слышишь?

- Слышу, - сказала Марта. Прежде, чем выйтивслед за подозрительно быстро повеселевшей Никой, она наклонилась и с полааккуратно подняла простой тетрадный лист, на котором был карандашом наспехнарисован портрет незнакомого девушке молодого светловолосого человека. Мартанесколько секунд вглядывалась в усталое, симпатичное, но несколько жесткоелицо, освещая его мобильным телефоном, а после положила листик на стол ипоспешила в гостиную.

Перед тем, как выйти из комнаты, Мартанесколько раз нервно обернулась - ей показалось, что позади нее стоитнезнакомец, то ли тот самый, с портрета, то ли очень на него похожей, ногораздо старше. По спине впечатлительной девушки поползли марашки, ведь онаточно знала, что в комнате сестры никого не может быть, но ощущение того, чтокто-от смотрит ей в спину, не пропадало до тех пор, пока она не покинуласпальню Ники.

Листок с портретом плавно упал на пол, словноего бережно подхватил ветер. Правда, окно в комнате было закрыто, и ветрувзяться здесь было совершенно неоткуда, поэтому падение бумаги можно былосписать лишь на сквозняк.

Марте, конечно же, было очень интересно, что запарень был изображен на листочке, ведь, скорее всего, именно из-за него Ника иплакала, но девушка, обладающая тонкой интуицией, когда дело касалось чувствдорогих ей людей, понимала, что лучше у Ники об этом не спрашивать. Во-первых,она не ответит, во-вторых, расстроится, а, в-третьих, еще и обидится. Скажет:"Зачем ты суешь нос не в свои дела?" и будет, между прочим, права.

А, может быть, на портрете изображен - и,скорее всего, изображен рукой самой Ники, у которой получается отлично рисоватьлюдей и передавать их сходство - тот самый Никита, с которым у Ники былинепродолжительные, но весьма странные отношения? Но почему тогда она до сих порплачет из-за него, если у нее есть Саша? До сих пор не забыла его?

Марта долго думала на эту тему, но так и непришла к окончательному выводу. Зато она точно поняла, что скучает поАлександру, хотя, в тех редких случаях, когда она видела его, на нее нападалнастоящий ступор, которую все принимали за скромность или даже за нежеланиеобщаться. Нет, Марта старалась вести себя нормально при Саше: ровно и уверенно,но лотос в солнечном сплетении мешал ей в этом. Он, едва заметив молодогочеловека, начинал тянуть к нему свои лепестки и даже чуточку искритьсяполупрозрачным золотом. Марта тушевалась и не знала толком, что сказать и какотреагировать на его слова - даже не банальное: "Здравствуй,сестренка". А твердолобый Александр, казалось, вообще не замечал измененийв девушке - наверное, потому, что он был занят одной лишь Никой. Правда,как-то, когда после пар в консерватории Марта зашла к родственникам домой,чтобы по просьбе мамы забрать у Людмилы Григорьевны кое-какие вещи, Саша, в этовремя тоже приехавший к Нике, попросил Марту что-нибудь сыграть ей на скрипке.Она, не ожидавшая увидеть своего тайного возлюбленного, смутилась, немногозарделась и сказала, что не может, потому что спешит домой. "Тогда я тебяподвезу, сестренка, - сказал ей в ответ Александр, - мы с Никой как раз поедемв твою сторону. Но ты мне все равно когда-нибудь сыграешь". Марте пришлоськивнуть, а потом и вправду садиться в его серебряный "БМВ", которыйбыстро домчал девушку до дома. Там, конечно, скрипачка вволю нарыдалась, ноуспокоилась музыкой и дала сама себе слово, что забудет этого самоуверенногодурака. Для этого она даже полвечера переписывалась с пианистом Феликсом,который обещал, что ближе к лету обязательно приедет к ним в город.

Кстати, если на любовном фронте у Марты всебыло как-то печально, то на музыкальном все шло гладко и замечательно - в порубыло открывать второй фронт на этом поприще.

Парадокс, но когда самым главным в жизни дляМарты была музыка, у нее многое не получалось, как бы она не старалась. А когдапервое место по мыслям и желанием в ее сердце занял наглый Александр, успехи вмузыки стали куда более яркими. И хотя теперь игра на скрипке и оркестр сталибольше возможностью - этакой серебряной, но прочной ниточкой - вырваться изплена любовных переживаний, они принесли множество побед и радостей.

Дела Марты пошли настолько хорошо - нет, дажевеликолепно! - что к середине третьего месяца года она с изумлением, котороеграничило с восторгом, узнала, что поедет на музыкальный международный конкурсскрипачей имени Леопольда Аэура, известного русского скрипача венгерскогопроисхождения, эмигрировавшего в США после революции 1918 года. Это был первыйв ее жизни столь значимый конкурс, в котором она должна была выступать, иКарлова волновалась, как ребенок, потому что и она, и ее педагоги, и родителипрекрасно понимали: если Марта сможет занять на нем какое-либо призовое место,то перед ней откроется множество дорог. Девушка, отправляя еще до Нового годана конкурс заявку по настойчивой просьбе преподавателя, в классе которого оназанималась, даже и не думала, что попадет на столь крупный конкурс, созданныйпо инициативе известнейших и уважаемых деятелей культуры России, в жюрикоторого по традиции входили музыканты очень и очень высокого уровня, а призовойфонд составлял вполне себе приличную сумму.