– Амалия Модестовна, вы?

– Кого же ты ожидала тут встретить, Дарья, – преспокойненькопроизнесла женщина.

Ноги словно примерзли к порогу. Время бешено раскрутилосьназад, и вот я, вновь глупенькая первокурсница, потерявшая после зимней сессиизачетку, стою перед суровой и неподкупной Амалией Модестовной. Сколько же ейлет сейчас? Наверное, около семидесяти, а выглядит просто великолепно.

– Здравствуйте, Амалия Модестовна.

– Добрый день, детка. Что привело тебя под сень alma mater?Девятнадцать лет не заглядывала…

– Двадцать, – машинально поправила я инспекторшу, – толькочто отмечали с курсом круглую дату после окончания.

Брови пожилой дамы взметнулись вверх.

– Значит, у всех маразм. Дипломы вам выписали девятнадцатьгодков назад.

– Нет, – вяло сопротивлялась я, – двадцать…

– Дарья, – отчеканила Амалия Модестовна, – даже не думайспорить, ты же знаешь мою память.

Она тяжелым шагом отошла к большим светлым шкафам, стоящимвдоль стен, и стала выдвигать ящички.

Что правда, то правда. Память у Амалии Модестовныуникальная. Каким образом она ухитрялась держать в голове огромное количествосамых разных сведений, не понимал никто. Многие преподаватели пользовались еюкак живой телефонной книжкой. Стоило назвать фамилию, как Амалия Модестовнамоментально сообщала номер телефона и адрес. Если речь шла о студентах, моглаприпомнить отметки и темы курсовых работ. м, кажется, своего редкостного уменияона не растеряла до сих пор. Во всяком случае, меня узнала моментально.

– Гляди, – сунула инспекторша в руки карточку, – любуйся ибольше никогда не спорь со старшими. Скажи спасибо, что все документы, какПлюшкин, храню. Вот умру, придет новая завканцелярией, живо весь хлам к чертувыкинет! А у меня рука не поднимается, всех ведь помню как родных!

Я уставилась на клочок бумаги и через секунду поняла, чтодержу свою регистрационную студенческую карту. Да, действительно прошлодевятнадцать лет. Надо же, ведь никто не поправил Зою, действительноколлективный маразм.

– Говори, зачем пришла, – поторопила Амалия Модестовна, –недосуг мне, сейчас административный совет начнется.

– Дайте поглядеть на такую же карточку Тани Ивановой.

– Зачем? – проявила бдительность чиновница.

Я замялась на секунду, потом выпалила:

– Привезла для ее матери из Парижа лекарство и потерялаадрес, да и имя забыла. Неудобно как-то, она больна, ждет таблетки.

– Чего же у самой Тани не спросишь? – поинтересоваласьАмалия Модестовна, роясь в ящичке.

– Так она сейчас в Англии живет, – вдохновенно врала я.

При всей своей феноменальной памяти Амалия Модестовнаотличалась полным отсутствием логики. Ну зачем, спрашивается, просить кого-топокупать своей матери лекарство в Париже, если сама обретаешься в Лондоне? Нотакая простая мысль не пришла в голову пожилой даме, и она дала мне еще одинлисток.

«м ванова Татьяна Михайловна». Так, отец скончался, а вот имама – Иванова Людмила Сергеевна. И адресок в наличии – Казанский пер. 18,квартира 1.

– Она могла за этот срок переехать куда угодно, – резоннозаявила инспекторша, но я уже бежала по лестнице, крича на ходу:

– Спасибо!

Несколько лет назад полковник Дегтярев подарил мнесовершенно замечательный атлас.

– Держи, – вздохнул толстяк, протягивая довольно пухлуюкнижечку, – от сердца отрываю.

Вещь и впрямь потрясающая. Мало того, что на еемногочисленных страницах можно найти все улицы, переулки, тупики и магистрали,так еще проставлены номера домов, отмечены отделения милиции, кафе, магазины,бани… Словом, кладезь нужной информации.

Переулок оказался недалеко от центра – тянулсяперпендикулярно Садовому кольцу. Постояв в пробке, я свернула направо и тут жеуткнулась в нужный дом. Высокое здание дореволюционной постройки вздымалосьввысь тремя этажами, вровень с ним стоял современный кирпичный семиэтажный дом.Впрочем, удивляться не следовало, в первой постройке в квартирах потолок поднятна пять метров, во второй висит у несчастных жильцов на голове.

Огромные лестничные пролеты и перила с ажурными железнымистойками подавляли величием.

Первая квартира, естественно, у входа. Я принялась давить назвонок левой рукой. В правой мирно покачивался пакетик с тортом «Птичье молоко»и бутылочкой замечательного ликера «Куантро». Таня одного возраста со мной,следовательно, ее матери подгребает к семидесяти, ну, в крайнем случае,шестьдесят пять. Значит, давно на пенсии, а пожилые дамы обожают сладкое ипродолжительные разговоры о прошлом. Если бабуся окажется малообщительной, напомощь должен прийти алкоголь. Одной рюмочки для старческого организма хватит,чтобы впасть в эйфорию.

И когда дверь без всяких вопросов уже растворилась, мне вголову ввалилась оригинальная мысль: что, если Танины родственники живутвместе?

– Вы к кому, милочка? – донеслось откуда-то снизу.

Я опустила глаза и увидела крохотную старушку, простокитайскую статуэтку. Ростом бабушка едва доставала мне до груди, а я, какВенера Милосская, всего метр шестьдесят четыре высотой, и ни сантиметромбольше. Хозяйка глядела вверх абсолютно беззащитным взором – так смотрят совсеммаленькие дети и молодые собаки: бесхитростно и слегка выжидательно, надеясь наподарок.

– Вы Людмила Сергеевна?

– Нет, душенька, я Катерина Андреевна. Желаете видетьЛюдочку?

Я кивнула.

– Ну надо же, – обрадовалась бабулька, расплываясь всчастливой улыбке, – у нас гости! Идемте, идемте.

Квартира казалась бесконечной. Комнаты располагалисьанфиладой. Такие интерьеры совсем не редкость в Питере, но редко встречаются вМоскве. Мы довольно быстро миновали зал, украшенный лепниной, с большим роялеми пыльными парчовыми диванами, прошли через некое подобие кабинета с кокетливымписьменным столом, затем пробежали гостиную, две спальни и уперлись в огромнуюбелую двустворчатую дверь.

Катерина Андреевна потянула было за ручку, потом хитроглянула на меня и сказала:

– Знаю, кто вы!

– Кто? – оторопела я.