— Здравствуйте.

— Доброе утро, — ответила женщина приветливо. Она поставила на землю корзины с мокрым бельем, низко присев, чтобы высвободить коромысло, и выпрямилась.

— Простите, вы не скажете, как мне найти редакцию газеты?

— Нездешняя, что ли? — спросила женщина, внимательно разглядывая Наталью.

— Нездешняя.

— Оно и видно. А редакция тут рядом. Пойдем-ка вместе, мне тоже в ту сторону. Вот белье полоскать ходила. С утра-то вода чище, а за день взбаламутят...

Она подцепила корзины на коромысло и, придерживая их руками, чтобы не раскачивались сильно, пошла вперед. Наталья шла следом и удивлялась, с какой легкостью и непринужденностью женщина несет такой большой груз. А была ведь немолодая, лет пятидесяти.

— Командировочная? — не оглядываясь, спросила женщина.

— На работу приехала, — в который уже раз объяснила Наталья.

— Одна или семья есть?

— Одна.

— Что же так-то, одна?.. Девка вроде красивая, видная собой. У нас-то здесь женихов мало, все норовят, как взрослыми станут, в большие города удрать, словно бы там медом им намазано.

— Тихо у вас и воздух хороший, — сказала Наталья. — Дышишь и дышать хочется. — Она не то чтобы не любила, когда ей напоминали об ее красоте (какая женщина не любит этого?), но иногда было неприятно слышать об этом. Особенно, если говорили женщины. Мужчины — понятно. Они или искренне восхищаются красотой, разве что сожалея, что эта красота не принадлежит им, а кому-то другому, более счастливому, или вовсе не замечают ее, не хотят замечать. Женщины всегда говорят о чужой красоте подчеркнуто, с каким-то непременным тайным смыслом, а то и просто с откровенной завистью и ревностью.

— Чего-чего, — помолчав немного, отозвалась женщина, — а тишины у нас хватает, это верно. Летом пошумнее, когда туристы наезжают. Сама-то откуда будешь?

— Из Ленинграда.

— Ну, ленинградцев здесь много, найдешь земляков своих. У меня на квартире в прошлом годе одна учительша жила. Скучала сильно, плакала, а после уехала домой. — Женщина приостановилась и кивнула, указывая на неприметный двухэтажный особнячок с крылечком. — Вот она и есть редакция. — И, попрощавшись, пошла своей дорогой.

* * *

Редактор газеты «Вперед» Зиновий Евграфович Тимофеев был на месте и тотчас принял Наталью. Он встал, когда она вошла в кабинет. Впрочем, комнату, занимаемую редактором, трудно было назвать кабинетом: одно маленькое окошко, на котором болталась мятая пестрая занавеска; рассохшиеся полы; гофрированная печка в углу, рядом — письменный стол, заваленный бумагами и пожелтевшими газетными полосами. У двери висел рукомойник. Тут же и полотенце на гвоздике, и мыльница, прибитая к стене. Еще книжный шкаф, забитый Большой советской энциклопедией и разрозненными томами Полного собрания сочинений Ленина.

— Прошу, — пригласил Зиновий Евграфович.

На лице его было недоумение. Пожалуй, он никого не ждал в столь ранний час, когда еще не собрались и все сотрудники. Вообще этот час был отведен им для чаепития.

На нем был вытертый до блеска коричневый костюм, серая рубашка и зеленый галстук. Лицо уставшее, осунувшееся. Но глаза, светлые и ясные, смотрели доверчиво и открыто.

— Вы по какому вопросу? — спросил он.

— Моя фамилия Антипова, — сказала Наталья.

— Но как же это?! — воскликнул Зиновий Евграфович, протягивая сразу обе руки. — Почему не дали знать о своем приезде?.. Мы выслали вам официальный вызов, ждали телеграммы. — Он придвинул Наталье стул. — Вас ведь Натальей Михайловной зовут?

— Да.

— Мы бы встретили вас, забронировали бы место в гостинице...

— А я устроилась, — сказала она.

— Хорошо, что было свободное место! У нас очень тяжелое положение с гостиницей.

— Мне помог милиционер по имени Костя.

— Знаю, знаю такого. Минутку, сейчас я созвонюсь с райкомхозом, чтобы вас разместили получше. — Он потянулся к телефону.

— Лучше, наверно, нельзя. Меня поселили в шестом номере.

— Ну, знаете ли! — Зиновий Евграфович развел руками. — Все равно придется позвонить. Только рановато еще. Ладно, потом. Вы курите? — Он достал из ящика стола пачку «Беломорканала».

— Иногда, — призналась Наталья.

— Пожалуйста.

— Спасибо, я сигареты.

— Теперь все больше курят сигареты. А у меня привычка с фронта — лишь бы покрепче. — Он натолкал в мундштук ваты и прикурил. — Простите, я же не представился вам...

— Я уже много слышала о вас.

— Вот как?

— Ехала с одним старичком, Аркадием Петровичем, он рассказывал.

— А-а! — Редактор качнул головой. — Наша знаменитость и гроза мэра! Неплохо пишет о памятниках старины.

— Гроза?! — удивилась Наталья. Аркадий Петрович не производил впечатление человека, который может быть кому-то опасен.

— Еще какая! — Зиновий Евграфович рассмеялся. — Он регулярно, раз в месяц, записывается на прием к мэру и приходит с очередными проектами реконструкции, восстановления и тому подобное. Наш мэр без содрогания не может слышать о нем. Впрочем, что же это я? Соловья, как говорится, баснями не кормят. Хотите чаю, Наталья Михайловна?

Только теперь она заметила табуретку, на которой стояла электрическая плитка и чайник.

— С удовольствием! — сказала она.

— Сию минуту сварганим! — потирая руки, сказал редактор и, кажется, подмигнул. Он весь был какой-то уютный, домашний и совсем непохожий на редактора газеты.

«Ему бы пижаму и мягкие шлепанцы», — подумала Наталья с улыбкой.

— Знаете, — говорил он, колдуя над плиткой, — я до невозможности обожаю чай...

— У меня дед тоже любит.

— И понимает толк?

— Не берусь судить, потому что сама не понимаю.

— О, чай — это... — Он почмокал губами. — Дома не всегда удается попить настоящего чайку. Жена считает, что крепкий чай вреден для здоровья.

— Многие так считают.

— Ерунда! — убежденно сказал он. — Между прочим, в нашей чайной готовят прекрасный чай. Заведующий родом из Грузии. — Зиновий Евграфович достал из стола стаканы, ополоснул их кипятком, потом разлил чай. — В холодную посуду наливать нельзя, — пояснил он. — Пропадает весь аромат. Ну, давайте гурманствовать.

Чай оказался замечательный, такого Наталья