— Все повозки уже загрузили. Ждали только... Все, тыправа! Выезжаем сейчас же.

— Ты задерживал все войско? — спросила Клотильдатихо.

— Вот все мое войско... и вся моя жизнь.

Спазм перехватил горло, он с надеждой вперил взгляд воткрытую дверь повозки. Снаружи уже стояли двое воинов с мечами наголо, бросалина всех недружелюбные взоры. Но теперь все понимали грозного рекса с полуслова,никто не осмеливался приблизиться к повозке.

Он уже поднялся, но в этот момент задвигались глазные яблокипод ее полупрозрачными веками. Ресницы дрогнули, приоткрылись. Мгновение онаневидяще смотрела на него. Он затаил дыхание. Губы ее дрогнули, с них слетелоедва слышное:

— Фарамунд...

Он упал на колени, жадно ухватил ее руку. Его горячие губыобожгли ее пальцы, а горячие слезы покатились градом.

— Лютеция, — повторял он. — Лютеция!..Лютеция... Все хорошо, ты среди своих. Скоро ты увидишь дядю Тревора, увидишьРедьярда, а твоя Клотильда уже здесь... Клотильда! Бегом сюда!

Ее исхудавшие пальцы слегка шевельнулись. Он ощутил, каккончики пальцев едва слышно прикоснулись к его небритой щеке, задохнулся отнеожиданной ласки. И тут же пришел в ужас, что она может уколоться, поцарапатьпальчики о его грубую щетину.

— Фарамунд...

— Да, — сказал он прерывистым шепотом. — Яздесь!.. Все для тебя... Теперь никто не посмеет в твою сторону и взглянутьнедобро!.. Я сейчас же велю поставить здесь храм вашего бога, если хочешь!.. Ижрецов, которых вешал, нагоню туда столько, что он развалится от тесноты!.. Всесделаю, только говори со мной... Или не говори, но только не гони!

Губы чуть дрогнули. Он страстно надеялся, что это улыбка.

Она внезапно затихла. Он замер в ужасе, на лбу выступил пот,сразу собрался в крупные капли. Присмотревшись, заметил, что грудь слегкаприподнимается и опадает. Она снова впала в сон, но теперь хмурилась, по щекепробежала судорога. Фарамунд услышал тихий стон, безнадежный и жалобный, как упопавшей в силки птички. Сам застонал в отчаянии и бессилии, слезы покатилисьградом.

Он всхлипывал, лицо мучительно кривилось, когда в дверномпроеме возник темный силуэт. Клотильда сразу метнулась к Лютеции, ее глазапытливо прошлись по бледному лицу госпожи.

— Просыпалась?

Фарамунд кивнул, плечи тряслись, рыдания перехватили горло,душили, вбивали слова обратно в глотку. Клотильда встала рядом с ним на колени.Он едва не оттолкнул ее, когда она осмелилась так же бережно, как и он, взять вширокие ладони ее тонкие пальчики.

— У нее жар, — сказала она после паузы. — Незнаю, не мне такое решать...

— Едем, — выдавил Фарамунд. — Если надо, японесу ее на руках. Так бережно, что она даже не заметит.

— Подушек достаточно, — сказала Клотильдабыстро. — Я буду с нею все время.

К Люнеусу двинулись через лес напрямик, не выбирая дороги.Фарамунд торопился, потому ехали от рассвета до заката, останавливаясь толькодля кратких отдыхов. Днем ориентировался по солнцу, а если ночь оказывалась безтуч, то ехали даже ночью.

Деревья поднимались великанские. Нередко дорогуперегораживали такие стволы, что приходилось объезжать подолгу. Вперед быливысланы легкие конники, что выбирали путь, но все равно часто приходилосьвыпрягать коней, переносить повозку на руках через валежины, по топким болотам.

Ночами стерегли коней от волчих стай, утром — от медведей, аднем то и дело останавливались, пропуская бесчисленные стада огромных, какгоры, туров, зубров. Когда через лес двигались стаи диких свиней, трескразносился, как будто в огне горели и лопались целые деревья. Огромные вепри,хозяева леса, шли впереди стад, на ходу точили острые, как мечи, клыки о стволыдеревьев, и от каждого прикосновения там оставались глубокие раны.

Те же легкие всадники постоянно били дичь, ночами от костровнесло жареным мясом. Хлеб давно кончился, ели лесной хвощ и дикий лук, а такжептичьи яйца, что собирали по кустам.

Мучительнее всего было натыкаться на огромные болота. Ихзамечали еще издали по низкорослым больным деревьям, поспешно искали проходы, аесли не удавалось пробраться, долго и гадко пробирались в обход. Объезжали иовраги чудовищной глубины, которые вешние воды в состоянии размыть из крохотнойямки, а когда ехали по краю, видели, как потоки продолжают на глазах углублятьэти страшные провалы-язвы на теле земли.

В тихих лесных озерах, сплошь покрытых мясистыми листьямикувшинок, вода была темная, загадочная. Иногда издали удавалось заметить, какцелыми стадами купаются олени, лоси, а стада свиней устраивают на берегулежбище, где вымазываются грязью от рыла до кончика хвоста.

За время путешествия трижды натыкались на деревни лесныхлюдей. Те сразу же высыпали навстречу с огромными дубинами в руках, огромные излые, в шкурах диких зверей, от которых сами почти не отличались, грязные и нечесаные.Фарамунд пробовал с ним разговаривать сам, просил указать дорогу, обещалденьги, но никто не понимал его языка. Разъярившись, он велел захватитьнесколько жителей, пытал страшно, но те умерли, так и не заговорив.

Вехульд сказал хмуро:

— Да дикие они! Дикие. Совсем.

— И языка не понимают? — огрызнулся Фарамунд.

За время перехода через лес он сам осунулся, глазаввалились, покраснели, а голос теперь часто вздрагивал от подступающих слез.

— Откуда им понимать? Они ж из леса не выходили, другихлюдей не зрели. У них свой язык. Они ж вообще не верили, что кроме них самихеще где-то есть люди!

— Откуда знаешь?

Вехульд отвел взгляд:

— Знаю.

— Откуда?

— Да так... Когда-то наткнулись на такую же деревню вглубине леса. Тоже не поняли... Даже стыдно потом стало. Все равно, что детейнеразумных побили!

Прошло две недели, пока удалось выбраться в края, пусть несовсем обжитые, но даже лесные люди уже понимали их речь, указывали дорогу. Запару железных ножей Фарамунд нанял проводника, который вывел к лесному племени,что соприкасалось с его землями.

— Наконец-то! — воскликнул Фарамунд. —Вехульд, скачи в бург!.. Вези сюда ту колдунью, она знает толк в лечении.Собери всех лекарей, пусть готовят снадобья. В лучшей из комнат пусть самоемягкое ложе... поставьте возле окна, чтобы солнышко ее своим теплом...

Вехульд молча поклонился. Он старался не смотреть вподозрительно заблестевшие глаза рекса. И словно бы не заметил, как у тогодрогнул голос. Ушел, через мгновение Фарамунд услышал удаляющийся стук копыт.

Лютеция металась в жару. Лицо ее из смертельно бледногостало восковым, нос заострился, а глаза ввалились. Только губы оставалисьалыми, с них иногда срывались бессвязные слова. Фарамунд измучился, он всевремя проводил возле нее, стоя на коленях.